Кошачье кладбище
Шрифт:
Куча валежника, от которой Джад Крандал с тревогой отогнал Элли, превратилась в огромную груду костей. Они шевелились! Луис слышал, как клацают мертвые челюсти, хрустят и пощелкивают, постукивают одна о другую берцовые, тазобедренные, плечевые кости. Он увидел оскаленные черепа людей и зверей. Шевелились мертвые белые костяшки пальцев…
И вся огромная куча будто медленно ползла навстречу.
Паскоу стал приближаться. Все отчетливее видно его суровое, окровавленное лицо. Луис чувствовал, что сознание вот-вот покинет
Но он потерял голос. Изо рта вырывался лишь легкий парок с присвистом, будто у малыша, который учится свистеть.
Паскоу подошел и заговорил:
— Этот ход запретный, — и взглянул на Луиса, павшего на колени. Нет, не сочувствие, как поначалу подумалось ему, читалось во взгляде мертвеца. А лишь безграничное пугающее терпение. — Не переступай этот барьер, доктор, как бы тебе ни было нужно. Его нельзя трогать. Запомни: здесь сокрыты силы куда более могущественные, чем ты способен представить. Силы эти здесь испокон веков. И они ждут своего часа. Запомни!
Луис вновь попытался закричать. Не вышло.
— Я пришел как друг, — продолжал Паскоу.
Впрочем, не ослышался ли Луис? Впрямь ли парень сказал «как друг»? Ведь говорил он будто на чужом языке, и Луис понимал его чудом, столь нередким во снах. И слово «друг» могло оказаться лишь домыслом измученного воображения, а Паскоу сказал нечто похожее, но другое.
— Доктор, близок твой конец и конец тех, кого ты любишь. — Паскоу стоял совсем рядом, Луис чуял запах смерти, исходивший от него.
Паскоу протянул к нему руку…
А кости клацают, скрипят, стучат, — от этого можно сойти с ума.
Луис отшатнулся от протянутой руки, падая, схватился за какой-то кол, повалил наземь.
Паскоу нагнулся, лицо его, казалось, заполонило все небо.
— Запомни, доктор!
Луис открыл рот, пытаясь закричать, но перед глазами все закрутилось… Даже теряя сознание, он слышал хруст и клацанье в груде шевелящихся костей на залитом лунным светом ночном кладбище.
17
Нормальный человек засыпает за семь минут, а просыпается, если верить учебнику физиологии, за пятнадцать-двадцать. Сон — как озеро, куда легче нырнуть, чем вынырнуть. Просыпается человек постепенно, переходя от глубокого сна к легкому или, как его еще называют, «быстрому». Спящий в состоянии слышать, даже отвечать на вопросы, не сознавая этого. А проснувшись, забывает, а если и помнит кое-что, так приписывает сновидению.
…Стук и клацанье преследовали Луиса, становясь все громче, к ним добавилось лязганье, будто били железным по железу. Удар! Кто-то вскрикнул. Опять лязгнуло… Что-то покатилось? Да, конечно, с готовностью подхватил эту мысль выныривающий из сна мозг. Пусть катятся к черту все эти кости!
До него донесся голос дочки:
— Держи, Гейдж! Лови скорее!
За этим — довольное гуканье малыша. Луис открыл глаза и увидел потолок спальни.
Он лежал не шевелясь, упиваясь тем, что видел и слышал вокруг, — благословенной явью. Все кончилось, он дома!
Значит, приснилось! Пусть страшное и правдоподобное — но приснилось. И теперь захоронено далеко в подсознании.
Опять что-то лязгнуло. Так это же наверху дети катают машинки Гейджа.
— Лови, Гейдж!
— Лови! — выкрикнул малыш легкое слово. — Лови, лови, лови!
Вот затопали маленькие босые ножки. Послышался смех.
Луис повернул голову — неубранная кровать Рейчел пустовала. Солнце уже высоко. Взглянул на часы — почти восемь! Рейчел не разбудила его вовремя. Может, нарочно?
Раньше он бы рассердился, но сегодня… Глубоко с наслаждением вздохнул. До чего ж хорошо лежать дома в постели, глядеть на солнечный квадрат на полу, каждой клеточкой своего существа смакуя явь. В лучах солнца кружились пылинки.
Рейчел крикнула снизу:
— Элли, бегом завтракать, сейчас автобус придет!
— Иду! — И быстро-быстро затопали ножонки по полу. — Держи машинку, Гейдж! Мне в школу пора!
Гейдж возмущенно заорал. Всех слов не разобрать (да Гейджу их и не выговорить), очевидно одно: Элли должна остаться и поиграть с ним еще. А ее образование отложится на денек.
Снова заговорила Рейчел:
— Эл, будешь спускаться, загляни к папе, растолкай соню.
Элли вбежала в спальню. Красное платьице, волосы собраны в хвостик.
— А я и не сплю, доченька. Беги-ка скорее вниз, а то опоздаешь.
— Хорошо, папа. — Чмокнула в щетинистую щеку и унеслась.
Сон отпустил, уходил из памяти. И слава Богу!
— Гейдж! — позвал Луис. — Поди-ка, поцелуй папу!
Но Гейдж и ухом не повел. Он нетвердо шагал следом за сестрой и кричал что было мочи:
— Лови! Лови! Лови!
Вот он промелькнул мимо двери в спальню, маленький крепыш в одних лишь ползунках.
Зато внизу откликнулась Рейчел:
— Проснулся, Луис?
— Проснулся! — И сел в кровати.
— Я же сказала, что он уже не спит! — на ходу бросила Элли. — Я ушла! До свидания!
Хлопнула входная дверь, и Гейдж снова возмущенно завопил.
— Тебе одно яйцо или два? — крикнула Рейчел.
Луис откинул простыню с одеялом, опустил ноги на кусачий коврик, хотел было крикнуть, что яиц не надо, хватит овсянки, но слова застряли в горле.
Ноги у него были в грязи, к ступням прилипла хвоя.
Сердце заметалось в груди, точно сошедший с ума заводной чертик, вдруг забывший, как ему выскакивать из коробки. Вытаращив глаза, не чувствуя, что крепко прикусил язык, он, приподняв одеяло, взглянул на пол — там тоже полно хвои. А на простынях остались грязные пятна.