Кошачье кладбище
Шрифт:
Он лишь кивал и продолжал молча жевать овсянку, «шоколадных медвежат», любимый сорт сына. Сегодня Луису хотелось есть именно это. По правде говоря, от «медвежат» его чуть не тошнило, но он упрямо поглощал их, подчиняясь необъяснимому желанию. Он надел лучший свой костюм — темно-серый, черного у него не было, побрился, вымылся, тщательно причесался. И выглядел настоящим щеголем, если бы не потерянный и потухший взгляд.
Элли сидела за столом в джинсах и желтой рубашке. Рядом она поставила фотографию — увеличенный портрет Гейджа, сделанный Рейчел новым фотоаппаратом, подаренным детьми и мужем, Гейдж улыбался из недр глубокого капюшона, сидя на санках, которые везла сестренка. Она с улыбкой глядела на брата.
Элли
Луис не глядел ни на дочь, ни на жену, да и погляди он на них, вряд ли бы понял их состояние. Механически глотая овсянку, он снова и снова, как киноленту, мысленно прокручивал трагедию, внимательно вглядываясь в каждый кадр. Только всякий раз в этом «кино» он виделся себе более проворным и удачливым. И все оканчивалось счастливо, и Гейдж получал лишь шлепок за непослушание.
За близкими Луиса присматривал Стив Мастертон. Он не пустил Рейчел на утреннее «прощание» (собственно, прощались с закрытым гробом. Открой его, думалось Луису, и всех прощающихся с воплями ужаса как ветром сдует), а Элли вообще наказал сидеть дома. Рейчел все порывалась пойти, а дочь молча смирилась, так и осталась задумчиво сидеть за столом с фотографией в руках.
Стив догадался сделать Рейчел успокоительный укол, а Элли дал ложку прозрачной микстуры. Обычно девочка противилась любому лекарству — хныкала, морщилась. Сейчас же безропотно послушалась Стива и к десяти утра уже спала в постели, все сжимая в руке фотографию. Рейчел сидела перед телевизором, уставясь на экран: шло «Колесо фортуны». На вопросы Стива она отвечала не сразу и невпопад. Очевидно, укол подействовал, во взгляде пропала внутренняя сосредоточенность, как у тихо помешанной, напугавшая распорядителя похорон — он заглянул к Кридам в начале девятого.
Всю подготовку к похоронам взял на себя Джад. Делал он все так же спокойно, уверенно и споро, как и три месяца назад. Когда Луис уже выходил из дома, Стив Мастертон отозвал его в сторону.
— Если к полудню Рейчел оправится, я приведу ее в ритуальный зал.
— Ладно…
— К тому времени укол уже не будет действовать. А мистер Крандал согласился посидеть с Элли дома.
— Хорошо…
— Поиграет с ней в «Монополию» или еще как.
— Угу…
— А если…
— Сойдет…
Стив замолчал. Они стояли в гараже — любимом пристанище кота. Сюда приносил он добычу: задушенных птиц и крыс. Во всяком случае, тех, о которых Луису известно, тех, что, так сказать, на его совести. А за порогом — солнечный майский день, прямо по дороге прыгает малиновка, спешит по какому-то важному делу.
— Луис, вам сейчас нужно взять себя в руки, — сказал Стив.
Тот взглянул на него вопрошающе, не понимая, о чем речь. Луис и впрямь не понял ничего из того, что сказал Стив. Все думал: окажись он чуточку проворнее, сына удалось бы спасти. А слова, сейчас долетавшие до ушей, не задерживались, не откладывались в сознании.
— Возможно, вы не заметили, — продолжал Стив, — Элли все время молчит. А Рейчел в таком потрясении, что, похоже, у нее нарушилась ориентация во времени.
— Вы правы! — почему-то с особой выразительностью отрезал Луис. С чего бы?
Стив положил ему руку на плечо.
— Лу, вы нужны сейчас жене и дочке как никогда прежде. И, надеюсь, таких минут вам больше не выпадет… Конечно, я могу сделать вашей супруге еще укол, но… поймите, Луис, вы должны сами… О, Господи, беда-то какая!
Луис почти с испугом заметил, что Стив плачет.
— Да, конечно, — сказал он, а перед глазами у него по зеленой лужайке к дороге бежал Гейдж. На окрики взрослых он не обращал внимания, напротив, это лишь добавляло азарта — убежать от мамы-папы. Но вот Луис и Рейчел пустились вдогонку, Луис, конечно, сразу обогнал жену, но сынишка еще очень далеко. Малыш восторженно хохотал: ведь его не может догнать даже папа! Расстояние меж ними сокращалось, но очень медленно. Малыш проворно семенил по пологому склону — лужайка выводила прямо на шоссе. Луис молил Бога, чтобы малыш упал — второпях детишки ВСЕГДА падают, они еще не умеют уследить за своими быстрыми, но нетвердыми ножонками. Годам к семи научатся. Господи, сделай так, чтобы Гейдж упал, молил Луис. Пусть расквасит нос, пусть разобьет голову — не беда, наложим швы. Ведь где-то совсем недалеко уже порыкивает огромный грузовик с завода в Оринко. В отчаянии Луис выкрикнул имя сына (не окликнул, а именно выкрикнул!), надеясь, что тот поймет: все, игра кончилась, и мальчонка, похоже, услышал и замедлил бег. До него, кажется, дошло, что когда играют, так не кричат, но враз остановиться не мог и еще несколько времени бежал по инерции. А грузовик все ближе, рык обратился ревом, заполнившим все вокруг. Луис рванулся вперед, в далеком прыжке распластавшись над землей, точно огромный воздушный змей над еще заснеженным полем миссис Винтон в тот незабвенный мартовский день. Луису даже почудилось, что ногтями он царапнул по светлой курточке Гейджа, но еще один шаг — и сын оказался на шоссе, ослепительно сверкнул хромированный радиатор грузовика, пронзительно ахнул гудок… и все это случилось в субботу, три дня назад.
— Не бойтесь, со мной все в порядке, — сказал он Стиву. — Простите, мне пора.
— Луис, соберитесь с силами, это важно не только вашей семье, но и вам, — Стив вытер слезы рукавом пиджака, — нужно жить дальше, как бы горько ни было. Другого выхода нет. Во всяком случае, еще никто не придумал.
— Верно, — кивнул Луис, и все снова повторилось перед глазами: зеленый луг, бежит Гейдж, он, Луис, догоняет сына. Только на этот раз цепляет-таки за рукав и все кончается совсем по-другому.
Во время драки в ритуальном зале Элли сидела дома и играла с Джадом Крандалом в «Монополию», бездумно переставляя фишки. Когда выпадал ее ход, она бросала игральную кость одной рукой, в другой крепко держала все ту же фотографию: Гейдж улыбается, сидя на санках, а она подталкивает сзади.
Стив Мастертон решил, что у Рейчел достанет сил показаться на прощальной церемонии днем. Впрочем, он горько об этом пожалел, увидев, как все обернулось.
Утром в Бангор прилетели родители Рейчел и остановились в гостинице. Старик Гольдман четыре раза звонил дочери, но Стив Мастертон был непреклонен, а в четвертый раз едва не нагрубил. Ирвин Гольдман во что бы то ни стало хотел приехать к дочери. Никакие силы ада не остановят его! Он обязан поддержать дочь в трудную минуту — таковы были его доводы. Стив растолковал ему, что Рейчел нужно собраться, выйти из шока, чтобы присутствовать днем в ритуальном зале, поэтому сейчас ей дорога каждая минута покоя. Про «силы ада» он ничего определенного сказать не берется, зато знает наверное, что есть один сослуживец Луиса, который остановит и не впустит в дом Кридов любого! Во всяком случае, до тех пор, пока Рейчел — по своей, разумеется, воле — не появится в ритуальном зале. А потом, добавил Стив, он с радостью переложит все заботы и хлопоты на родственников. Пока же Рейчел лучше побыть одной.
Старик наорал на Стива, обругал последними словами (правда, на идише) и бросил трубку. Стив даже изготовился встретить незваного гостя, но Гольдман, очевидно, решил обождать. К полудню Рейчел немного оправилась. Все-таки чувство времени не оставило ее. Она пошла на кухню проверить, найдется ли из чего делать бутерброды или какую другую закуску. После прощания с Гейджем люди, возможно, придут с соболезнованиями к ним домой. Она вопросительно взглянула на Стива, и тот кивнул.
Ни колбасы, ни отварного мяса в холодильнике не оказалось. Зато нашлась индейка. Рейчел вынула ее, чтобы разморозить. Через минуту на кухню заглянул Стив. Рейчел все так же стояла у раковины, где лежала индейка, и плакала.