Кошачье шоу
Шрифт:
Он нахмурил брови:
— Возможно, представитель другого вымирающего вида. Как насчет смены номера?
— Уже поменяли три дня назад. — И?
— Звонки продолжаются. И незнакомец хорошо знает распорядок нашего дня. Он звонит только тогда, когда заканчивается последняя молитва.
— Может, это кто-то из соседей, который видит, во сколько вы выключаете свет.
— Только не в таких старых зданиях, как наше. Чтобы защититься от жары с улицы, нам приходится держать окна плотно закрытыми.
Он посмотрел на тяжелые деревянные ставни на окнах и кивнул. Тут же с той стороны окна
Он тоже поспешил к окну и резко открыл ставни. На широком внешнем подоконнике восседал бледно-рыжий кот и проникновенно моргал.
— Ох… Павел! — Серафина заторопилась пошире открыть окно, чтобы впустить довольно толстого кота. — Он такой бродяга, знаешь ли. Оставляет духовную миссию, променяв ее на мышей и ящериц.
— Петр и Павел, — кивнул Мэтт, понимающе. — Полагаю, вы не позволяете Петру называться Питом.
Сестра подавила улыбку. Они молчаливо наблюдали, как кот с беззвучной грацией спрыгнул на пол комнаты и потянулся к столу, где все еще стояли стаканы.
Мэтт подождал, пока сестра Серафина снова захлопнет окно и плотно закроет ставни. Далекие от веры люди часто представляют, что монастыри это такие таинственные, уединенные, закрытые от обычных смертных места, тогда как на деле все обычно было совсем не так. И только здесь, в Доме Девы Марии Гваделупской, их предположения оправдались бы сполна.
— Я не из полиции, — неожиданно произнес Мэтт.
— Нам и не нужна полиция, — поспешила возразить она, а потом добавила тише: — Мы предпочли бы обойтись без нее.
Они стояли возле закупоренного окна, словно сообщники, и говорили голосами еще более приглушенными, чем свет в их укрытии.
— Есть причина?
Она кивнула с чрезвычайно мрачным и озабоченным лицом:
— Серьезная причина, Маттиас.
Он не сомневался в том, что сейчас она подсознательно вернулась к своим прежним убеждениям. Кроме того, она обращалась теперь к мальчику, которым он был когда-то, или, возможно, к мужчине, которым он когда-то стал, а теперь вдруг перестал быть.
— Очень серьезная причина, — повторила она. В ее взгляде сквозило настоящее горе. — Отец Эрнандес, наш пастор. Он ничего не может поделать.
— Разумеется, приходской священник должен быть расстроен такого рода вещами, но совершенно точно…
— Ничего. Он не… компетентен.
— Что вы имеете в виду?
— В последнее время только и сидит у себя в кабинете и больше ничего не делает.
— Сколько ему лет?
Она засмеялась, немного горько:
— Не такой уж и старый. Не как все мы в нашем монастыре. Ему где-то сорок семь. Еще две недели назад он был хорошим и исполнительным.
— Как человек мог так опуститься за такое короткое время?
— Ты и сам должен знать, Маттиас.
Ее глаза смотрели глубоко внутрь и были красноречивее всех слов и молитв Священного Писания. Они говорили больше, чем могли произнести ее губы. Мэтт почувствовал, как ее слова отбросили его далеко-далеко в прошлое.
— Понимаю, — изрек Мэтт ровным голосом без тени осуждения. — Он служит не Богу, а виски.
Ирония
— Текиле, — чопорно поправила она. — В конце концов, он настоящий латиноамериканец.
Глава 10 Кошачий рай
Темпл сидела в своем «шевроле», на обочине, пристально глядя на капот, блестящий, как водная гладь.
Это была одна из самых старых частей Лас-Вегаса, которая в свое время медленно, но уверенно, превратилась в латинский квартал. Большинство домов здесь даже не имели кондиционеров. Древние, скрипящие окна косо висели вдоль стен изношенных зданий, заброшенных, как и автомобили, раскуроченные до голого металла и оставленные лежать без колес.
Темпл вздохнула и заскрежетала зубами. Возможно, ее активистская тяга к волонтерству завела ее на этот раз слишком далеко. Она подумала, что связи с общественностью не предполагают связи с животными этой общественности. Во что она заставила себя втянуть? Солнце вот-вот скроется за призрачными горами. А этот райончик, наверное, небезопасен даже для бездомных котов.
Она еще раз изучила дом: причудливое разваливающееся строение в духе Голливуда двадцатых годов с лепниной на бледных стенах. Здание было окружено старым кустарником и соснами, посаженными, вероятно, в те времена, когда самыми ближайшими постройками были церковь в конце квартала и дома, разбросанные друг от друга на расстоянии в два километра. Дом смотрелся шикарно до того, как оброс хлипкими хибарками, видимо, еще в те времена, когда Багси Сигел (Бенджамин Сигельбаум (1906–1947 гг.), более известный как Багси Сигел, американский гангстер, ставший знаменитым в 30-е гг.) вкладывался в Лас-Вегас — Стрип, открыв отель, такой же яркий, как и его имя — «Фламинго».
Но обещание назад не возьмешь, напомнила себе Темпл, разворачивая на приборной панели защитный экран с Розовой Пантерой. Забрав с пассажирского сиденья свою сумку, она открыла защелку со своей стороны.
Потом она выбралась на душную, жгучую жару, и захлопнула дверь. На улице было тихо, даже слишком тихо. Темпл начала долгую прогулку по тротуарной плитке, обрамленной бахромой сорняков, которые так и норовили поцарапать ее голые лодыжки.
— Мяу.
Требовательный голос принадлежал бежевому коту. Он материализовался позади нее и принялся успокаивающе хлестать хвостом по щиколоткам, которые уже побаливали от колкой сухой травы.
— Ты, наверное, один из моих голодных клиентов, — предположила Темпл. — Пойдем.
Кот последовал за ней, то ли по приглашению, то ли по привычке: с кошками никогда не угадаешь.
Заросший пустынным кустарником внутренний двор вел к темной запертой двери. Звонка не было. Только треснутая деревянная табличка, гласящая «Никаких коммивояжеров».
Она неохотно подняла тяжелый черный молоточек непонятного дизайна и дала ему упасть на металлическую пластинку. Темпл никогда не могла понять, насколько сильно или слабо надо стучать в дверь, особенно в таких домах, где нельзя быть уверенным в том, что тебя услышат. А теперь нужно было еще и решить, сколько следует подождать, прежде чем постучать снова.