Кошачий переполох (сборник)
Шрифт:
Глава пятая
Мы не верили своим глазам. Эдмонтон, в котором мы побывали два года назад, запомнился нам как сугубо современный город. Нефтяная столица Канады с семью тысячами действующих нефтяных вышек в радиусе ста миль. Город широких улиц, красивых зданий, великолепного университетского комплекса высоко над рекой Норт-Саскачеван и молодых энергичных жителей: согласно статистике семьдесят два их процента были моложе сорока лет, – откуда хваткие бизнесмены, помахивая кейсами, отправлялись для деловых встреч в Калгари или в Ванкувер столь же буднично, как жители Брайтона, садящиеся в лондонский поезд.
А теперь аэропортовский автобус,
Еще один мул был привязан у входа в «Шато-Лаком», где нам предстояло жить. Уличное движение остановил, пропуская автобус во двор, полицейский в викторианском мундире с дубинкой на поясе, а в вестибюле, пока Чарльз регистрировал нас, я изнывала от неловкости – на мне алый брючный костюм, большая дорожная сумка через плечо, а все вокруг точно сошли с иллюстраций конца прошлого века.
Даже компания бизнесменов, покинувших один из конференц-залов отеля, не внесла в общую картину ни малейшего диссонанса. Лиловые, светло-серые и синие сюртуки, брюки со штрипками и штиблеты. Причем в них не было заметно ни малейшего стеснения – но, конечно, они привыкли раз в году одеваться так и в обычных своих костюмах бросались бы в глаза куда больше.
Так Эдмонтон отмечал годовщины знаменитой Золотой лихорадки 1898 года, когда город – в те времена всего лишь пушная фактория «Компании Гудзонова залива» на полдороге к ледяному безлюдью Севера – чуть ли не за одну ночь превратился в важнейший перевалочный пункт для старателей, хлынувших в Клондайк. Такая практичная дань уважения истории – не прибегая к речам и выставкам, а заменив их на две потрясающие карнавальные недели в июле, когда Эдмонтон целиком магически преображается… когда в салунах вертятся колеса рулеток, половые в полосатых передниках разносят букеты кружек с пивом, а в банке вас, и бровью не поведя, обслужит кассир в соломенном канотье, полосатом жилете и пружинных браслетах у локтей… Трудно придумать что-нибудь равное этому.
В номере нас ожидали наши костюмы, и я – всю жизнь сожалевшая, что мне не довелось пожить в последнем веселом десятилетии прошлого века, – мгновенно облачилась в свой. И Чарльз тоже – без единого слова протеста. Наоборот, он, казалось, очень себе понравился. Мы оглядели друг друга. Он – в оливково-зеленом сюртуке, брюки в зеленую полоску, светло-синий парчовый жилет, песочного цвета цилиндр и трость с золотым набалдашником. Я – в розовом атласном платье с буфами и огромной шляпе со страусовыми перьями.
– Кто бы подумал, что путешествие в дебри Канады начнется с подобного? – сказал Чарльз. – Что подумали бы в деревне, если бы посмотрели на нас сейчас?
Действительно – что? И тем более в следующие дни, когда Чарльз, полностью войдя в свою роль викторианского щеголя, спел в микрофон дуэтом на званом завтраке в паре с Клондайкской Кэт, и мы с ним, а также с Дэвидом Ханном, тогда спортивным корреспондентом «Обсервер», лихо сплясали на сцене салуна «Серебряная туфелька» по просьбе присутствовавших. Как британцы – единственные на вечере писателей и фотографов, – мы, видимо, вносили ноту подлинности в происходящее. Я потеряла туфли, Чарльз практически вывернул все суставы, но мы не посрамили дух британских первопроходцев девяностых годов прошлого века!
Все было точно сон. Как-то утром мы завтракали с представителями канадской конной полиции – но не с нынешними с их формой цвета хаки, фуражками и обтекаемыми полицейскими машинами, а мужчинами в алых мундирах, синих брюках для верховой езды и широкополых шляпах, с теми, кто поддерживал закон и порядок в прериях в давние времена. Мне невольно вспомнилась сцена из «Роз-Мари», в чем и приношу извинение конной полиции Канады за такое опереточное сравнение!
Сидя за огромным круглым столом, поглощая яичницу с беконом и тартинки с медом, мы беседовали о лошадях, о верховой езде и о путешествии по горам. А потом я задела ногой что-то звякнувшее, нагнулась поднять упавшую ложку или вилку и вдруг поняла, что звякнула шпора на сапоге моего соседа… Две внушительные серебряные шпоры с цепочками на форменных черных сапогах. И я с восторгом подумала, что вернулась на мой любимый Дальний Запад. Тут даже в городах было рукой подать до диких просторов.
И в первую очередь в Эдмонтоне, где из окон нашего номера за высокими белыми зданиями и широкими улицами мы могли увидеть ждущую нас прерию. Рыжеватая с голубым отливом дымка в отдалении, простирающаяся насколько хватает глаз. Еще пять дней – и мы отправимся в путь. А тем временем мы извлекали массу удовольствия из нашей Клондайкской недели.
И извлекали мы его вовсю. Обычно мы ведем тихую деревенскую жизнь. Городские развлечения не в нашем вкусе. Но эти! Ночные клубы, приемы, великолепный завтрак, который устроил Торонто и Доминьон-банк… все это пронизывал стиль кантри, абсолютно неотразимый. Точно нескончаемый Праздник Урожая. И еще оттенок старомодной элегантности. Эти костюмы воздействовали на тех, кто их носил. Женщины двигались грациозно, мужчины проникались учтивостью – открывали двери перед дамами, изящным жестом приподнимали цилиндры, пропускали дам вперед. Вот почему Чарльз, всегда крайне учтивый, внес свою лепту в историю «Шато-Лаком».
Чарльз всегда пропускал женщин перед собой в двери и через турникеты. Сколько раз я проходила через театральное фойе или через барьер в таможне в полной уверенности, что Чарльз следует прямо за мной… и тут билетер или таможенник протягивает руку, я оборачиваюсь, чтобы кивнуть на мужа, у которого наши билеты – или наши паспорта, – а между ним и мной семь-восемь женщин, и он вежливо пропускает вперед еще одну.
Ну и естественно, в костюме тех времен Чарльз стал еще любезнее. Например, всегда входил в лифт последним, хотя обычно это большого значения не имело, так как наша компания заполняла весь лифт, а выходили мы на одном этаже.
Однако в этот раз среди нас затесалась еще пара. В клондайкских костюмах, разумеется, так что никто их даже не заметил. На нашем этаже мы все вышли и направились к своим номерам. У нас было ровно десять минут, чтобы привести себя в порядок и снова встретиться для нового похода в вестибюле отеля.
То есть разошлись все остальные, а я ждала, чтобы Чарльз вышел из лифта, где он вежливым жестом пропускал вперед оставшуюся пару, и тут женщина в аквамариновом платье с турнюром шагнула вперед, кончиком солнечного зонтика нажала на кнопку, двери лифта сомкнулись, и Чарльз унесся вверх.