Кошачья голова
Шрифт:
Это реально был вызов. Гнусное оскорбление. Я непроизвольно сжал кулаки и с ненавистью почувствовал, как предательски начинает краснеть лицо. Сейчас еще и слезы выступят от возмущения, и я, считай, уже проиграл, даже не начав драки.
Ненавижу себя за эту идиотскую особенность! До сих пор удушливая волна стыда накрывает, когда вспоминаю, как в первом классе схлестнулся с одноклассником. Он бросил что-то обидное (ладно, я, положим, отлично помню, что именно он сказал, но никогда никому не расскажу) при всех, громко. Я ошалел от возмущения, мы подрались, и я его побил. Меня даже оттащили те, кто только что стоял вокруг и подбадривал бить посильнее.
Я ничего не могу с собой поделать. И это бесит! Только бы сейчас не распуститься. Тем более что Рябый смотрел на меня с полуулыбкой, нагло делая вид, будто бы ничего не произошло, ожидая и явно забавляясь.
Студент поднялся и просто, как бы невзначай, прошел мимо. Рябый сразу перестал ухмыляться, поднялся и мотнул Малому головой, так что тот быстренько скакнул и стал прилаживать сетку с пойманными раками на мелководье, чтобы не померли.
Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я тихонечко выдохнул и постарался принять независимый вид, изображая, что меня заинтересовали действия Малого.
Ладно, будем считать, что надвинутый на лицо козырек бейсболки как-то все же скрыл мое унижение.
Мелькнувшая на заднем плане девчонка заставила меня отвлечься от Малого. Она выглядывала из-за кустов с непонятным выражением лица. Как будто ужасалась тому, что делает Малой. Если так боится раков, то зачем поехала их ловить?
Может, ей хотелось к нам в компанию, а может, она, наоборот, дрейфила, что мы позовем ее к себе. Или кто-то из этих местных пацанов был ее врагом, но любопытство оказалось сильнее.
Но девчонка совершенно точно знала, что я ее заметил. Только непонятно было: то ли ей все равно, то ли она ждет от меня какой-то реакции. Ну я решил тоже делать вид, что ничего особенного не происходит. Вдруг у нее с головой что-то не в порядке. Потом спрошу про нее.
Уф, хорошо, что Федихин вмешался. Хоть избежал позора, тем более на глазах у этой девочки, что было бы в сто раз обиднее...
Между тем Рябый, избегая даже смотреть в мою сторону, вытащил из кармана пакет с какой-то непонятной массой, бросил в раколовку и деловито отправился прилаживать ее на новом месте, чуть подальше от предыдущего. Потом не спеша вышел из воды, снова сел рядом со мной, начал расправлять штанины и как ни в чем не бывало продолжил разговор дружеским тоном:
— У нас тут много чего случается. Для вас, пришлых, может, и чепушня. Чем дальше от дома, тем чепуховее события, это факт. Пока тебя самого по носу не стукнет. А к этому никогда готов не бываешь.
Девочка, похоже, все же пошла поплавать. Со стороны кустов, за которыми она пряталась, раздавался характерный плеск, на который, впрочем, никто из ребят не обращал никакого внимания.
Рябый пошелестел пакетиком, закинул сухарики в рот и растянулся на песке с видимым удовольствием:
— Умотался на неделе, как бобик. Что каникулы, что нет их. У бабки с дедом батрачу. Надо помогать. Ты в наших краях раньше бывал?
Снова этот вопрос. Чего он их так волнует всех? Я решил внести в свой ответ некоторое разнообразие:
— Не помню.
Рябый понимающе кивнул:
— Это может быть. Но если бывал хоть раз, обязательно вернешься. Помнишь не помнишь. Такое вот у нас место. Хотя, конечно, в Никоноровке дачников отродясь не бывало, это ясно. Чужим тут не место, самое лучшее — руки в ноги и чесать домой так, чтоб в ушах свистело.
А вот был у нас дачный поселок, там, дальше, сильно дальше, если вдоль реки ехать вниз по течению. Хотя какой там поселок, одно название только. Всю жизнь там болото было, не сильно топкое, но земля-то все равно для хозяйства не годная. И вот в советские времена
кому-то в голову пришло облагородить центр ближайшего городка — снести все старые здания и построить новые, по тем временам современные. И заселить их новыми, тоже современными людьми. А тем городским жителям, кому не повезло проживать в предназначенных на снос домах, выделить замечательное место под застройку. Правда, не в городе. В городе-то места им уже не хватило. Зато была земля, не используемая в хозяйстве. Не сильно топкая, особенно если ее засыпать.
Бывшие городские, понятное дело, без протестов отправились куда их послали из родных мест, на выделенные средства построили домишки кто во что горазд и утешили себя объяснением, что это все временно. А когда временно сильно затянулось, как все временное, то место благородно назвали «дачным поселком». Вроде бы они, городские, на дачах отдыхают. Всесезонно.
Потом кто смог, тот либо в городе обратно устроился, либо вообще наши места покинул. Остальные жили и жили, состарились. И пока не поумирали, домишки свои сдавали приезжим дачникам.
Сейчас там совсем, считай, ничего не осталось, а лет десять назад еще что-то да бурлило. Зато остались язычники. Они-то жизнь в оставшихся домишках и поддерживают, к счастью, наездами.
Там же пушкинская деревня рядом. Все ее так называют — пушкинская. Вроде там когда-то жила особа, пленившая самого Александра Сергеевича, и будто бы он самолично к ней в гости приезжал и, может, даже что-то в ее честь рифмовал, но это не точно. А может, и не приезжал и вообще встретил в другом каком месте, отвесил пару комплиментов из вежливости. Но она точно в этой деревне проживала, пока не умерла. Помещица, стало быть.
А раз такое дело, с Пушкиным связанное, то регулярно в его день рождения сгоняют местных школьников читать стихи и возлагать к большому валуну на обрыве сирень, она как раз цветет тогда. Якобы великий поэт сидел на этом самом камне и вдохновлялся, глядя на Ичетинку. Там и табличка об этом имеется, сделанная местными умельцами.
А когда пушкинские торжества заканчиваются, к этому же самому валуну стекаются язычники. И тоже из-за солнца русской поэзии. Ведь, по их языческим заверениям, знаменитая няня знаменитого поэта Арина Родионовна была на самом деле потомком языческих жрецов и сумела сохранить дохристианскую веру. И через так называемые сказки и прочее народное творчество приобщила маленького Сашу к волхвованию. Неоязычники утверждают, что под видом ухаживания за местной помещицей Пушкин на самом деле приезжал на сходки волхвов. Ну то есть масонства великому поэту было недостаточно.
В советские времена язычники еще совесть имели, прикрывались научно-исследовательской работой, местные их так и называли — пушкинисты. Даже привечали их.
А теперь язычники совсем страх потеряли и свои шабаши не стесняясь справляют. Даже животных пытались на валуне резать, но тут уж местные им накостыляли. Это уж ни в какие ворота! Теперь этих бывших «пушкинистов» уже и побаиваются. К счастью, они только наездами, раз-два в сезон.
Но Пушкин совершенно тут ни при чем. А вот засыпанное болото — очень даже. Нехорошее, гадкое, по совести, место. Так называемые дачники, будь им выделена другая земля, жили бы себе не тужили. А так нет-нет