Кошачья голова
Шрифт:
Я все же робко протянул к сестре руку, как вдруг Алина резко подняла голову. Это было темное, хитровато-злое лицо Палашки, не Алинино. Куда только делся его обычный человеческий, живой цвет? Даже аккуратные брови, которые Алина ходила делать в салон красоты, каким-то образом загустели, закустились. И нос заострился.
Завладевшее Алиной существо радостно всплеснуло руками, задергалось:
— Ну вот, ну вот, ну вот. А Алюха чуяла меня, чуяла. Ишь, умная какая. Искала про меня. Боялася. Иой, ёшки-ёш- ки-ёшки-йой.
Я вообще раньше даже вообразить не мог, как человеку спародировать свой обычный голос. Но Палашке
— Диссоциативное расстройство идентичности. Как избавиться? Тпру-у, пру-у! — И тут же расхохоталась отвратительно, глумливо: — А я не така, не така! Ухо режь, кровь не каплет — никого не боюсь! Тпру-у, пру-у!
Я понятия не имел, что это за диссоциативное расстройство такое. Потом пошарил в поисковике — раздвоение личности. Психическое заболевание. Значит, Алина действительно считала, что сошла с ума. Искала способ помочь себе. Но разве сумасшедшие считают себя ненормальными? Что-то не слыхал о таком.
— Что ты к ней прицепилась? Она же хорошая, никогда никому гадостей не делала.
— А пошто мне плохая? Мне хорошая девка нужна, молодая. Ну вот, ну вот, ну вот она шла, вот она шла, окошко открыла. Чихала, чихала, ругалась, а я ей в рот и залетела! Бз-з-з! Бз-з-з-з! Ну вот давно ее ждала, ну вот давно. Кашляла, кагиляла, а я и залетела.
— Да почему ее-то? Других хороших, что ли, не было?
— Ну вот и были, ну вот и были, ну вот. А не звали. Йой, ешки-ёшки-ёшки-йой! А она-то позвала. Давно я ждала, ну вот и дождалася!
Я прямо разозлился. Так бы и двинул этой Палашке, если бы только она не в моей сестре сидела.
—
Не могла она тебя звать, врешь ты, дрянь!
Палашка мерзко расхохоталась, тоненько и пронзительно. Словно комар, который вроде у самого уха звенит, а когда подгадаешь момент и стукнешь, то хлопаешь со всей дури по собственному уху, так что голова гудеть начинает, а эта сволочь опять звенит, как издеваясь.
—
Я-то знаю, я-тo знаю. А ты дурачина! Ну вот, ну вот, дурачина! Звала, звала! На жениха гадала, звала! А какой жених так зовется? Рогатый! Йой, ёшки-ёшки-ёшки-йой! Вота я заместо и пришла. А я лучше жениха, и вот, и вот! Тпру-у, пру-у. Меня хозяин старушке послал, а я к девочке пошла. Бз-з-з! Бз-з-з! Пошто мне, красавице Палашечке, старая старуха?Вот сидела, ждала. И вот, и вот сидела, она в окошко глядела. Ругнулась, я и вошла. Ругнулась, я и вошла. Бз-з-з! Бз-з-з-з! Ты матюгнись, и в тебя войду. Хошь, войду? Ты же матюгаешься, хорохоришься перед Дашенькой. Вот он я какой смелый да крутой. А ей на тебя плевать. А вот, и вот, и вот! А и мне зачем ты такой?
Палашка показала мне язык. То, что в нормальном, Алинином, исполнении выглядело бы как обычная дразнилка, сейчас отвратительно исказило неузнаваемое сестрино лицо. Я даже старался не приглядываться: правда ли у нее язык раздвоенный, как мне много раз казалось, или нет.
И уж точно я никак не отреагировал на слова про Дашу. Никто не знал, это совершенно точно. Я ни с кем об этом не говорил, вообще ни с кем. Даже ни разу имени ее не произнес. И сейчас не хочу говорить.
Даша — очень красивая девушка, моя одноклассница. Я никогда не заговаривал с ней напрямую. Даже лишний раз старался не смотреть в ее сторону. Не обсуждал с приятелями, не делал никаких попыток сблизиться. Так у меня была хотя бы какая-то надежда, которая тешила мое самолюбие. Можно было представить, что Даша тоже сохнет по мне и только притворяется, что не замечает, потому что боится быть опозоренной отказом. Как я...
Алина не могла знать про Дашу, да ей и неинтересно было. А если бы узнала, сразу начала бы подкалывать, не стала бы момент выжидать.
Не знаю, каким образом об этом пронюхала Палашка, но я ни за что не дам ей повода развивать тему. И вообще, при чем здесь я? Главное — Алина!
— Нет, не брошу Алинку, хорошая девка. Не прогонишь, не прогонишь! Дурачина, вот дурачина! Никчемушина! — надрывалась Палашка.
— Вот опять врешь: Алина ни в какое окно не выглядывала.
Я сразу осекся: если не видел, то это не означает, что она что-то не делала. К тому же существуют еще открывающиеся окна в планшете, но это, прямо скажем, уж совсем несусветная чушь!
Палашка аж взвизгнула от восторга:
— А я молчала, молчала, и вот, и вот. А ты сказал про меня, я и заговорила. Тпру-у, пру-у. Все ты, дурачина!
— Егор! Уходи, уходи, пожалуйста.
Я вскочил, вытаращив глаза от неожиданности.
Алина тяжело дышала, держась за живот, будто ее только что ударили под дых. И говорила она сама, не какая-то там сущность.
— Уходи, уходи!
Непонятно было: мне она говорила или Палашке. Выяснять я не стал. Просто вышел и дверь за собой закрыл. По крайней мере, хоть сейчас я точно могу сделать то, о чем сестра просит.
Теперь, когда в нашей семье появился пятый, незваный и ненавистный персонаж, которого невозможно было выставить вон, не гость и не родственник, пятый член нашей семьи, хотя нас по-прежнему четверо, жизнь незаметно поменялась в худшую сторону. Возможно, только отец не замечал перемен или просто не говорил об этом, раз и мы молчали.
Алина никогда особо не любила сидеть дома, тем более с наступлением теплой погоды. Делить со мной комнату и гаджеты — так себе удовольствие. Подруг к себе не водила, с ночевками их не оставляла, немного стесняясь меня и почему-то побаиваясь отцовой реакции.
Однажды он сказал, что терпеть не может посторонних в нашей квартире и не намерен себя ограничивать на своей территории в угоду чужим людям. Но это было сказано, во-первых, в сердцах, когда они с мамой повздорили, а во-вторых, уже после смерти бабушки. При жизни тещи отец никак не показывал, что его стесняет бабушкино присутствие. Так что уж кому-кому, а Алине бояться было нечего. Но у каждого свои заморочки.
Теперь же я был очень удивлен, вернувшись уже под вечер и обнаружив сестру дома. Погода стояла отменная, теплынь, все цвело. Своими ушами слышал, как Алина с мамой обсуждали какую-то вечеринку, на которую собирался весь класс и еще какие-то ребята.
— Ты чего дома делаешь? У вас же тусовка. Даже я запомнил.
Никогда не было такого, чтобы Алина упустила возможность потусить. Но все когда-нибудь происходит в первый раз.
— Не пойду я никуда, — глухо откликнулась сестра. — Буду теперь с Палашкой тусоваться. Вдруг она при всех начнет вопить? Ты представляешь, что будет? Еще не хватало, чтобы меня и друзья психбольной считали.