Кошелек предателя
Шрифт:
Губы Кэмпиона зашевелились, он хотел выкрикнуть что-то отчаянное, протестующее, но никакого звука не последовало.
Толстяк, сидевший за столом, покрытым красным сукном, еще внимательнее поглядел на него.
Внезапно он отложил оружие в сторону и поднялся с удивительной легкостью, свойственной только военным.
Он прошелся по комнате и в упор посмотрел на гостя.
— Э, — произнес он наконец, и густой, рокочущий звук вырвался откуда-то из глубины его гортани. — Идите-ка сюда.
Он усадил Кэмпиона в кресло так, чтобы тот мог опереться локтями о стол,
— У вас тут шишка. Вам очень плохо?
Держался он искренне и очень деловито. Он был также весьма любезен, но отнюдь не мягок. Кэмпиону показалось, что он попал в руки какой-то огромной римской матроны или, быть может, дружелюбной медведицы.
— Отвечайте, — скомандовал он, тыкая Кэмпиона в затылок мягким указательным пальцем.
Ушибленный гость отвернулся от него.
— Кто вы такой, черт возьми, — прошептал он, явно собираясь пресечь дальнейшие задушевные расспросы.
— Боже Всемогущий! — Восклицание было не пустой формулой, а прямым обращением верующего божеству. Толстяк опустился в кресло и обнял Кэмпиона за плечи. Его маленькие черные глазки округлились, и по тяжелому лицу потекли капли пота.
— Шутить намерены? Сами знаете, не то сейчас время, чтобы дурака валять.
Кэмпион наклонил голову. Он едва ли не с радостью воспринял боль, вызванную этим движением, потому что она пробилась сквозь страшное, сдавливающее дыхание ощущение тяжести.
— Вы знаете, кто вы такой? — В низком голосе, гудящем у него над ухом, послышалась дрожь.
— Кэмпион. Эта метка у меня на костюме.
— Вот это да. — В течение короткой паузы толстяк мысленно соединил известные ему факты. Затем он приказал: — Устраивайтесь поудобнее. Расстегните воротник. И ложитесь. Постарайтесь расслабиться и ни о чем не думать. Для вас это будет только полезно. С вами все в порядке, вы дома. Не надо ни о чем думать. Вы у себя. Поняли? У себя. Я хочу уложить вас на софу и укутать одеялом. А пока сбегаю за лекарем.
— Нет, — Кэмпион догадался, о чем он говорит, но не понял, что девять десятых его соотечественников не решились бы сейчас это сделать. — Не надо мне врача. Я никого не могу видеть. Они еще гонятся за мной.
— О?
— Полиция.
— Ищейки? Вы ошиблись. Наверное, выпили лишнее. Что вы там натворили?
— Убил полицейского. Двоих полицейских. Последний — это местный супер. Хороший мужик. Я не должен был его убивать.
— Убили? Или только болтаете об убийстве? — В его резком замечании ощущался генетически унаследованный страх перед убийством, непростительном для любого человека, какое бы положение он ни занимал.
— Да, убил. — Для Кэмпиона было облегчением сказать это наконец искренне и открыто. — Очевидно, я убил первого из них. Но я этого не помню. Очнулся в госпитале.
— В госпитале? — Толстяк прищурил глаза. — Я слышал о человеке, удравшем из госпиталя в костюме пожарного, — предположил он.
— Да. Это и был я. А сейчас я пристукнул Суперинтенданта полиции. Я совсем не помню, что было после этого до моего прихода сюда. А вы кто?
Тот не ответил ему прямо. Он грузно поднялся и сразу словно постарел.
— Идите и ложитесь, — сказал он, — я хочу за вами поухаживать. Устрою вас, как смогу, а потом поговорим. Вам будет лучше, — мрачно добавил он.
Кэмпион позволил уложить себя на ужасное подобие кожаной кушетки, занимавшей добрую половину комнаты, но когда его голова коснулась холодного, влажного изголовья, он поборол себя и снова сел.
— Нет времени, — сказал он, не уверенный, что ему удалось отчетливо выговорить слова. — Завтра пятнадцатое. Нужно действовать. Для этого нет времени.
— У вас времени будет вагон и маленькая тележка, если вы сейчас не заткнетесь. Лежите спокойно, а я вас немного полечу.
С этими словами толстяк направился к двери.
— Я только скажу два слова старине Хэшга Фанни. Пусть он прикинется, будто не в курсе дела, если они к нам сунутся. Ведь вы не знаете, был за вами хвост или нет, когда вы сюда ехали. Ну, ладно, можете мне не говорить. Вы ничего не знаете. Лежите спокойно, а я за вами присмотрю.
В комнате даже в это время дня было темно и душно. Небольшие французские окна выходили на поросший сорняком двор, а сзади него возвышалась стена. Кэмпион закрыл глаза и впал в забытье.
Он пришел в себя от бьющего в глаза искусственного света. Толстяк стоял на стуле, ввинчивая новую лампочку в люстру, висевшую над столом. Это было замысловатое устройство из противовесов и блоков, украшенное жуткими розовыми матовыми стеклянными абажурами.
Тот осторожно спустился, пролез под столом и вытащил конусообразные колпачки из черной бумаги, потом надел их на абажуры, причем на некоторые так, чтобы круг света падал только на середину стола, а вся комната оставалась бы в полумраке. Кончив возиться с затемнением, он вернулся к своему пациенту.
— Ну, вот, — с облегчением сказал он и приподнял большим пальцем бледное веко Кэмпиона. — Не такой уж вы и дохлый, как кажетесь. Я вас немного согрел, верно? Спиртного я вам сейчас не дам, вы от него и загнуться можете, но у меня есть одна настоечка, и вам хорошо бы ее выпить. Я ее сам готовлю и знаю, что это такое.
Он обошел стол, склонился над маленькой каминной решеткой и зажег ее. Все делалось очень по-домашнему, с какой-то неряшливой уютностью.
Кэмпиона это озадачило, но не встревожило. В любом случае, толстяк был его другом. Он вернулся со зловещего вида дымящимся кувшином, но в нем оказался всего-навсего крепкий мясной сок, заваренный еще по рецептам мисс Битон. Кэмпиона поразило, что, выпив его, он вместо отвращения ощутил удовольствие. Бульон оказал на него замечательное воздействие. Как только по телу разлилось тепло, он почувствовал приток сил, будто по векам у него заструилась новая кровь. До него дошло, что он уже очень давно ничего не ел. В голове у него тоже прояснилось, и это было благо. События последних дней обозначились в его сознании со стереоскопической четкостью. Однако занавес по-прежнему существовал — тяжелый и темный, как всегда, и за ним таилась огромная, ускользающая от определения тревога.