Кошка, шляпа и кусок веревки (сборник)
Шрифт:
— Это ведь не ради денег, Лил, — говорил я. — Слава — друг ненадежный, и Элвис это отлично понимал. Я никогда не позволю ярким огням рампы соблазнить меня. Может, сцена и впрямь моя тайная страсть, но работа сыщика — это моя жизнь.
Лили смущенно кивнула, стараясь не смотреть мне в глаза. Должен признаться: в последнее время я, возможно, был с ней несколько грубоват, а все из-за тех шуточек, которые отпускали в мой адрес Брендан Маки и другие громилы. На самом деле в тот вечер я вообще впервые появился в «Кейп-Код» после истории с «разоблачением» Гейл Маки и сразу заметил, что Лили страшно обеспокоена тем, что ее вмешательство, отчасти спровоцировавшее мое тогдашнее фиаско, могло испортить наши с ней особые отношения. Руки у нее слегка дрожали, когда она проверяла
— Ну, что теперь? — застенчиво спросила Лили, закладывая во фритюрницу куски пикши. Раскаленное масло шипело и плевалось, и я почувствовал, как рот мой невольно наполняется слюной. Никто не умеет так хорошо готовить рыбу, как Лили, и никто не умеет так здорово жарить картошку — она жарит ее прямо со шкуркой, нарезая вручную довольно крупными кусками, и получается именно то, что надо. Соль, уксус, мягкий зеленый горошек и поджаристые кусочки картошки и рыбы — все это вместе она затем заворачивает в горячую промасленную бумагу, а сверху еще и в газету «Дейли мейл». [56]
56
Согласно английской традиции, если покупатель берет «фиш-н-чипс» с собой, еду заворачивают в старые газеты.
Она допустила лишь одно маленькое отступление от идеала, спросив:
— Фишкейк?
— Элвис бы, по-моему, не отказался.
— Тогда ешь на здоровье, — сказала она.
И я стал есть.
Призраки рождества
Тот, кто рассказал мне эту маленькую историю, впервые появляется в рассказе «Никаких Бедфордских Водопадов на свете нет!», но с тех пор я успела еще кое-что о нем узнать. Это маленький и очень — в определенном смысле — печальный человечек, который существует в мире снов и иллюзий. Но я подозреваю, что он обладает куда большей душевной целостностью, чем те, кто считает себя людьми исключительно здравомыслящими.
На моей Праздничной улице канун Рождества, сочельник. До полуночи всего пятьдесят пять минут, и кажется, что все-таки наступит настоящее Белое Рождество, даже если оно и ознаменуется всего лишь несколькими снежинками, случайно выпавшими из облаков, висящих в желтоватом небе. Ничего, даже этого будет вполне достаточно. Мы, призраки, давно научились пользоваться той магией, какая в данный момент для нас доступна. Господь свидетель, ныне всякое волшебство — большая редкость, но сегодня оно гостит здесь, на Праздничной улице.
Итак, у нас есть всего час. Таково правило. Час магии один раз в году — и только в том случае, если пойдет снег. Ведь под снегом меняется все: грязные городские тротуары, коньки крыш, каминные трубы, автомобили, замершие на парковке, уличные растения в огромных горшках, молочные бутылки на крыльце, разметочные столбики на автостоянке — все принаряжается к празднику, надевает пушистые белые снеговые шапочки. И когда на зеленую лужайку начинают падать первые снежинки, похожие на мелкие маргаритки, можно увидеть, как из обрамленных белым темных дверных проемов выходят они — Призраки Рождества.
Вот маленькая мисс Гейл, которая так любила всякие старые фильмы — «Белое Рождество», «Жизнь чудесна» и больше всего «Волшебник страны Оз», — она выглядит совсем юной под этим легким снежком и танцует, скользя, в желтых кругах света от уличных фонарей, и на ней чудесные туфельки с красными каблучками. А там старый мистер Медоуз, который каждый день, бывало, прогуливался возле школьной спортплощадки со своей собакой; и мистер Фишер, который собирался стать писателем, да так и не нашел своего единственного сюжета; и Салли Энн, которая всегда хотела только одного: быть хорошенькой и доброй; и Джим Сантана, который всю жизнь так страстно любил Элвиса Пресли, что под конец остался в полном одиночестве. Все они теперь призраки, конечно, — такие же призраки, как и я, как и сама эта дорога, что, извиваясь, уходит вдаль под выпавшим в сочельник снежком и исчезает в неведомых просторах нашей полужизни-полусмерти.
Я знаю, что должен сделать. Я это делал всегда с тех пор, как ушла Филлис. Это случилось много-много лет назад, но я до сих пор по ней тоскую, хотя относительно празднования Рождества наши с ней мнения никогда не совпадали. Сам я, как вы уже знаете, всегда очень любил этот праздник. Речь королевы и маленькие сладкие пирожки. И Фила Спектора в фильме «Жизнь чудесна». И множество волшебных фонариков повсюду — не только на елке, но и по всему дому, и на крыше, и в саду, чтобы казалось, будто все вокруг оплетено ветвями невиданного, сказочного растения, которое все продолжает расти, выбрасывая все новые светящиеся гирлянды фонариков.
Но Фил была иной, чем я. Она остро переживала зимний холод и не любила его. И всегда мечтала о солнце. И вечно беспокоилась о том, что могут подумать соседи. А теперь я остался тут один. Ну и, конечно, мои призраки, и моя Стена Света, и мой неоновый олень, и танцующие пингвины, и светящиеся гирлянды, и венки из разноцветных лампочек, а надо всем этим — радуга до самых Бедфордских Водопадов.
Вот начала мерцать Стена Света — значит, идут призраки. Такого, знаете ли, можно достигнуть только с помощью обыкновенных спичек, хотя теперь все больше требуется, так сказать, хай-тек. Здесь каждый найдет что-нибудь по душе — мерцающие елочные гирлянды, веточки падуба, волшебные фонарики, танцующих снеговиков со сверкающими глазами. Здесь есть большой Санта-Клаус для маленькой мисс Гейл. И когда она маленькими шажками подходит к нему в своих туфельках с красными каблучками, Санта неожиданно выпрыгивает из саней ей навстречу и звенит колокольчиками, и так громко смеется, что кажется, будто это рычит лев. Салли Энн тоже делает робкий шажок вперед, и ее вдруг окутывает волшебное разноцветное облако; а Джим Сантана — снова в щегольском, расшитом блестками костюме Элвиса, с таким же, как у него коком, и таким же высоким блестящим черным шелковым цилиндром — взмахивает рукой и начинает свой первый зажигательный танец. У меня на празднике есть все: и омела, и маленькие сладкие пирожки, и крошечные чашечки фруктового пунша, и все время играет музыка, и мистер Фишер неустанно рассказывает рождественские истории, написанные Диккенсом, и Стена Света нежно пульсирует, вспыхивая то оранжевым, то золотистым, то изумрудным, то синим, и волшебный свет пятнами и полосами ложится на землю, уже слегка присыпанную снегом…
Да, этот короткий миг — целиком наш. И каждый начинает как-то особенно сиять в свете рождественских огней, и все становится иным под этим чистым первым снегом, который валит все гуще, принося с собой все больше волшебства и словно пряча своими мягкими бледными пальцами прошлое под пушистым белым покрывалом вместе со всеми дурными мыслями, плохими поступками и болезненными воспоминаниями.
Именно поэтому они, эти духи, и приходят сюда. Всего лишь на час и всего лишь раз в году. И каждый из них мечтает получить отпущение всех грехов и все начать сначала. Или хотя бы, пока падает снег и играет музыка, побыть немного таким, каким всегда хотел стать.
Пять минут двенадцатого. Придет ли она? Каждый год я жду ее, каждый год понемногу прибавляю света к своей сияющей Стене, надеясь, что уж в этом-то году она наверняка появится — мой призрак былых праздников Рождества, — и я вновь увижу ее милое лицо, услышу ее смех, похожий на звон колокольчиков. Но каждый год я жду напрасно, и мне уже начинает казаться, что чем больше огней я зажигаю, чем больше призраков приходит ко мне на Праздничную улицу, тем меньше у меня шансов когда-либо отыскать моего главного призрака, мою Филлис, которую я потерял в сочельник между речью королевы и шоу «Моркам и Уайз»; потерял глупо — ее, еще совсем не старую, сразил инсульт, и с тех пор она каждое Рождество встречала в доме престарелых «Медоубэнк», глядя в никуда потускневшими глазами, ни с кем не разговаривая, никого не слыша и пребывая как бы не совсем во сне, но и не просыпаясь — словно принцесса, спящая вечным сном под белым снежным одеялом, да, словно принцесса из какой-то страшной волшебной сказки, в которой и волшебства-то никакого нет, как нет и привычной счастливой концовки «и с тех пор она жила долго и счастливо».