Кошки ходят поперек
Шрифт:
– Музыка в этой телеге есть? – капризно спросила Мамайкина, но я отметил, что Мамайкина довольна.
Включил тюнер, нашел джазовую станцию.
– Поехали, Кокос, – сказала Мамайкина. – Ночь нежна, блинн...
Я вывел джип за забор, повернул направо, в сторону элитной Сосновки, места проживания семейства Мамайкиных.
Сначала я вел достаточно неуверенно, не вылезая за сорок километров. Мамайкина поглядывала на меня с иронией, и демонстративно пилила ногти. Однако постепенно я освоился, догнал стрелку до шестидесяти, вальяжно отвалился на кресле и даже иногда стал позволять себе рулить одной рукой. И теперь Мамайкина поглядывала на меня с уважением.
Мы выбрались из района коттеджей, переехали старую узкоколейку, затем я свернул на проселок.
– Ты куда? – спросила Мамайкина. – Дорога же там...
– Тут короче, – лениво ответил я.
Тут действительно было короче. Но не только. Дорога проходила вдоль речной заводи, возле которой постоянно собирались ребята из пригородов. Поудить бычков со спортивными целями, поболтать, поболтаться. А две недели назад я, вооружившись японским телескопом, пузырьком тыквенного масла, распаренной перловкой, живым мотылем и настоящими японскими крючками-заглотышами, изготовленными по аэрокосмической технологии, прибыл на заводь. Раньше, в начальной школе, я любил ловить рыбу. Не умел, но любил. Потом с этим лицеем на рыбу времени уже не оставалось, а сейчас, по сверхранней весне, мне чего-то взгрустнулось, и я решил на минутку вернуться в детство.
Местная ребятня встретила меня тогда доброжелательно, я же отнесся к ребятам с самодельными удочками достаточно высокомерно. Пожлобствовал. Собирался показать класс спортивного ужения.
Однако уже через час я был посрамлен и раздавлен. Соседи весело таскали глупых бычков, наполняя ими бидоны и бутылки из-под воды, я же не поймал ничего. Не помогало ни тыквенное масло, ни перловка. Бычки меня игнорировали, я нервничал и скрипел зубами.
В конце концов старожилы пожалели неудачника с аэрокосмическими крючками и открыли ему секрет. Оказывается, бычки клевали на изюм. В результате рыболовы расстались друзьями, но я не забыл неприятного чувства и давно ждал возможности нанести ответный удар.
И вот это время пришло. Я срулил с проселка и повел машину к реке. Мамайкина попритихла и поглядывала теперь на меня не с презрением и не с уважением, а с некоторым испугом. Прикидывая, не похож ли я на маньяка? Потом не вытерпела и спросила:
– А чего мы там делать будем? На реке?
Я не ответил, решив отомстить Мамайкиной. Мамайкина смотрела по сторонам, потом достала телефон и стала проверять сеть. Сеть ушла. Мамайкина испугалась сильнее.
Мы выехали на берег заводи. В месте впадения заводи в реку сидели ребята с удочками, как всегда. Я подкатил к ним. Народ забыл про поплавки и уставился на машину. Я опустил стекло, высунул наружу локоть, затем высунулся наружу сам, втянул прохладный воздух, спросил лениво:
– Э, мужики, как клев?
Рыбаки не ответили. Я с тщеславным удовольствием отметил, что они меня узнали и легко шокированы, почувствовал себя слегка отомщенным.
– На что бычага идет? – снова спросил я. – Опять на изюм?
– На изюм... – ответили сразу несколько ребят.
– Ясно... – равнодушно протянул я. – Ну, бывайте, мужики. Через недельку забегу, лады?
– Лады... – ответили рыболовы.
Я поднял стекло, даванул по газу и повел джип обратно, через пятнадцать минут мы были возле дома Мамайкиной.
И там меня ожидал приятный сюрприз. На скамеечке в окружении гипсовых собак и гипсовых гномов с трубами сидела парочка. Шнобель и Лазерова. Парочка умильно облизывала сахарные петушки, что весьма меня удивило – такие петушки в последний раз я видел в городе Темрюке во время путешествия к Черному морю. Впрочем, Лазерова славилась своими кулинарными умениями, не исключено, что петушков она намастерила сама.
Мамайкина выбралась из машины, достала зеркальце и принялась прихорашиваться. Шнобеля и Лазерову она будто не замечала.
Я тоже выпрыгнул из машины, мрачно плюнул на вечнозеленый газон и так просто, безо всяких кочевряг, подошел к этим голубкам.
– Привет, – сказал я и уселся рядом на скамейку. – Леденцом угостите?
– Те чего, батрак машину наконец выдал? – спросил Шнобель с завистью.
– Не, – вяло поморщился я. – Просто... А вы тут давно гниете?
– Давно. – Лазерова с завистью разглядывала Мамайкину, до сих пор прихорашивавшуюся возле джипа. – А это правда машина твоего папы?
– Угу, – невнимательно кивнул я. – Леденец-то дайте...
Лазерова выдала мне леденец.
– Вкус детства, – сказал я и откусил у петушка голову.
Мамайкина перестала прихорашиваться и присоединилась к нашей компании.
– А мы тут прокатились, – зевнула она. – Как твое здоровье, Носов?
– Мое здоровье? – не понял Шнобель. – Так... голова чего-то болит...
– А, – сокрушенно кивнула Мамайкина, – понятно...
Мамайкина поглядела на сидящую возле Лазерову. Заметила ее.
– А это ты, Указка...
– Сколько раз просила! – надулась Лазерова. – Не называй меня Указкой!
Мамайкина хмыкнула. Лазерова поднялась со скамейки. В стоячем положении Лазерова выглядела гораздо эффектнее Мамайкиной. Во-первых, она была на полголовы выше Мамайкиной, во-вторых, она занималась художественной гимнастикой и являлась носительницей внешности, по многим параметрам превосходящей внешность Мамайкиной.
И в-третьих, номером первым конкурса «Мисс Лицей» была именно Елена Лазерова, я уже говорил. И вообще, Лазерова – это Лазерова, будоражная особа.
– А чего на мопеде не прихрустели? – спросил Шнобель.
– На реку заезжали, – объяснил я. – На рыбаков глядели. Хочу на следующей неделе на бычка сходить...
– Ты что, рыбу, типа, ловишь? – удивился Шнобель.
– А ты что, не ловишь? – в ответ удивился я. – Это сейчас самый рулез. Сейчас все рыбу ловят...
– Слушай, возьми меня тоже, а? – стал просить Шнобель. – Я тоже хочу...
Занавеска на веранде сдвинулась, в окне показался силуэт. Папаша Мамайкиной, опознал меня. Если выйдет и будет докапываться – все. Позвонит моему.