Кошки-мышки
Шрифт:
— Ты чего ржёшь? — обиделась та.
— Про Ирода с Извергом дошло. Извини, я нынче жираф. Ну, и дальше? Долго ты так сидела, в одеяле?
— С полчаса. Ладно хоть, тепло! Потом Епископ вышел, злющий, страшный, на меня зыркнул, калитку рванул и убрался. Я в дом захожу, там Мастер ходит и матерится.
— Ты подслушала, из-за чего они ругались? — напрямик спросила Катя.
— Да из-за храма! Они когда рассобачились, Епископ всех своих забрал и из храма ушёл, а сейчас ему храм опять понадобился. Он хочет такую мессу отслужить, чтобы Мастеру
— Ты поменьше об этом болтай, — посоветовала Катя, прекрасно, впрочем, зная, что советовать Лилит не болтать — всё равно, что приказать рыбе не плавать. — Собачатся, и пусть собачатся. На то они и начальство. Нас с тобой это не касается. Ты к Мастеру едешь сегодня?
— Не, я завтра. Мастер сказал, что со мной лучше работать утром, а с тобой — вечером, потому что ты по утрам как сонная муха.
«Да, половой дисфункцией он не страдает», — хмыкнула про себя Катя. — «Ему надо было пойти не в жрецы Сатаны, а в восточные падишахи. Имел бы гарем из сотни жён». И поинтересовалась:
— Как поживает Королева Ада? Или на нарисованную времени уже не остаётся?
— Нормально поживает. Чего ей сделается? Знай себе, лежит в обнимку с Дьяволом, — иногда у Лилит появлялось чувство юмора. — Ну, давай, сестра! Я побежала. Хочу ещё к Валькирии заскочить — она мне какой-то новый «готик» обещала дать послушать.
Лилит унеслась. «Вот это энергия!» — позавидовала Катя и взялась за блокнот и ручку. Что делать — арбайт ист арбайт.
В теперешнем Катином легальном положении был один плюс: теперь она могла, не скрываясь и не кося под дурочку, открыто задавать Мастеру любые вопросы, что помогало скоротать время, проводимое Катей в положении истукана у столба. Мастер отвечал охотно, вот только Кате не всегда удавалось разобраться, когда он говорит всерьёз, а когда насмехается.
— Мастер, а если бы я оказалась фээсбэшницей, ты бы меня убил? — однажды спросила она.
— Конечно, — ответил он. — Зверским способом. Но сначала бы написал с тебя пару-тройку картин, продал бы картины «новым русским», и мы с тобой отметили бы сделку шашлыком из твоего бедра. Или посадил бы тебя на наркотики и отправил туда, откуда пришла, и радистка Кэт стала бы наркозависимым агентом сатанистов в ФСБ.
В другой раз она спровоцировала его на дискуссию о Дьяволе и Боге.
— Сдаётся мне, что ты просто подменяешь понятия, — замирая от собственной дерзости, сказала Катя. — Ты называешь Бога Дьяволом, а Дьявола — Богом, и твой Люцифер — тот же самый Бог христиан. А также Аллах мусульман и Яхве иудеев, — поспешила добавить она, заметив, как нахмурился Мастер при упоминании о христианах.
Мастер прищурил правый глаз и как-то странно улыбнулся — одной половиной лица. Второй глаз при этом сделался по-птичьи немигающим, похожим на глаз старого ворона.
— Соображаешь, — не то одобрительно, не то осуждающе отметил он. — Сатана и есть Бог. Бог, да не тот. Вся разница в том, что тот, другой Бог — назовём
— И привязывает к столбу, — не удержалась Катя.
— Столб — это частный случай, — отмахнулся Мастер, — и необходимая дань искусству. Сатана не требует постов и молитв, не заставляет человека насиловать себя в извращённой форме, не заковывает в цепи ограничений. Он лишь хочет, чтобы человек радовался, и чем чаще это случается, тем больше радуется сам Люцифер. Разве на служении, после того как через меня к нам пришёл дух Люцифера, ты не ощутила Радости?
— Мастер, можно чуть-чуть головой повертеть? Шея одеревенела, — жалобным тоном спросила Катя. Шея действительно одеревенела, но в первую очередь Кате нужно было оттянуть время, чтобы обдумать ответ.
— Ну, поверти, — разрешил Мастер.
— Радость-то я ощутила, — спустя несколько секунд ответила Катя. — Но, почему-то, эта Радость больше напоминала наркотическое опьянение.
— Радости в мире так мало, она так строго запрещена мирозданием, что приходится иногда прибегать и к таким средствам, — признался Мастер. — За этим Сатана и дал их людям. Навертелась? Тогда продолжим.
— Но, если Сатана не накладывает ограничений, значит, получается, всё можно? — усилила Катя напор.
— Разумеется, — подтвердил Мастер, старательно выписывая какую-то деталь образа Мученицы.
— А убивать, предавать, грабить — тоже можно?
— Можно, — сказал он. — При необходимости. Но без необходимости не нужно. Эти действия не прибавляют процента Радости, а раз так, то они не радуют Сатану.
Вчера же Катя совершила ещё более дерзкую провокацию.
— Никакой ты не сатанист, — заявила она.
Бровь Мастера удивлённо взметнулась вверх.
— Вот как? И кто же я, по-твоему?
— Ты — хиппи.
Мастер хохотал так, что уронил кисть и смахнул со стола тюбики с краской. Просмеявшись, он приблизился к Кате.
— Ну, с тобой не соскучишься! Будь так любезна, объясни, с чего это вдруг я — хиппи?
— А у тебя те же самые идеалы — свобода, любовь, творчество, радость, и те же средства их достижения — наркотики и секс. Разве что, вместо «фенечек» браслетики из пентаграмм.
Мастер серьёзно и внимательно посмотрел на неё.
— На сегодня хватит, — сказал он и разомкнул наручники. — Садись на диван.
— Как есть? — спросила Катя.
— Как есть и садись. Сигарету хочешь?
— Хочу.
— Я, Катюха, не хиппи, — начал он, доверительно приобняв её одной рукой. — Может, что-то общее и есть, но и чукча с китайцем чем-то похожи — у обоих глаза узкие. А хиппи… У них не было Люцифера, не было цементирующего духа, и они не научились древнейшему языку — языку ритуалов и символов. Без символа, оживлённого духом, любое сообщество обречено на самораспад. Думаешь, зачем нужны чёрные мессы, шабаши, инициации? Да затем, чтобы нас не съели поодиночке! Но ты про это не пиши. Не поймут.