Кошмар на улице Зелёных драконов
Шрифт:
Хотя совесть меня за готовность к воровству не одобрила. Но я бог или не бог этой земли?! To есть, Вэй Мин тоже бог и он меня главней, но он, скорее всего, за порядком следить не будет. Короче, я протрясу этот проклятый бордель и возьму с людишек первую плату за тот кошмар, что они устроили там, в священном месте рода Зеленых глициний. А ежели они и тогда не уразумеют, тогда я начну самых лютых грешников убивать. И голову того чиновника, что продал здание храма моего театру, я отрежу и повешу на палку из отхожего места к дверям храма! To есть, нет, в дерьме храм родовой марать не позволено, тем более, тамошнему божеству, но головой того выродка я точно храм украшу!
И так серьезно решив, я обернулся рогатым змеем и устремился поскорее в Шоу Шан, благо город за каменной стеной, не слишком большой и пообтрепанной слишком, словно тут проносились кочевники или кто тут воюет с людьми Поднебесной? Словом, я заподозрил, что город, близ которого нас вынесло, близ которого притянулся наследник моей семьи — это место наших родовых земель. И храм наш заброшенный искать полетел. To есть, засранный мерзкими людьми и их греховной деятельностью.
Стражники над воротами, что стояли, спали стоя. А те, что снизу сидели за воротами, резались в маджонг, разыгрывая одну тощую курицу да пару запасных сапог. Мда, стражу некому построить. Император, как сказал Хон Гун, весь в свершение ушел любовных дел. Но мне до императора людского дела нет. Мне б привести в должный вид храм. А там хоть город сгорит, хоть потоп. Храм—то вроде из камня наш сложен.
Город сверху, кстати, был мелковат. Наша усадьба, кажись, была побольше и повыше, да в должном виде сохранилась. Хотя, кстати, что за глава стражи ленивый тут? Тут хоть орда кочевников пробежит — не заметит. Нет, меня это не касается. Совсем меня не касается.
Храм, к счастью, очертаниями на храм еще походил. Да у здания этого единственного висели бумажные красные фонари, в то время как на другой — дальней улице — у нескольких домов сплошь. Да и каменные драконы сохранились. Хотя… я как увидел, так дыхание от гнева прихватило! В лапы одному из священных изваяний кто—то подвесил на красных ленточках фривольную картину: мужчина при свете дня обнимает нарядную женщину, а у той, вот непристойность, виднеется из—под шляпы шея и даже носок маленькой туфельки! Тьфу! Вот греховный притон!
Я сразу к непотребному свитку метнулся, на шелке цвета персика подклеенном, должно быть, с очередными развратными намеками. На задние лапы встав, передними содрал.
— А ну стой, гусеница!
Поначалу подумал, что ослушался. Но наглый парень, попросту одетый, в не слишком—то и чистые одежды, да волосы попросту в пучок убравший на голове, неопрятный, весьма ощутимо пнул меня по хвосту. Я к нему повернулся, ощерился.
— Ты что сказал, человечишка?!
А этот хам попытался меня дубиною неровной приложить по голове. Не на того напал!
Я из—под дубины вывернулся, да клыками в дубину его вцепился. Дубина, разумеется, хрустнула. А он… зубами вцепился в мой правый ус. Я взвыл, а он еще рукой цапнул меня за гриву. Я метнулся кубарем по земле, намереваясь мерзавца сбить, но он ко мне прилип как та большегрудая материна служанка. Чем—то их поили, видимо, одним. Подлец еще, зубов не разжимая и норовя ободрать мне гриву — о, боги, до чего же, оказывается, больно, когда гриву взаправду рвут — и еще ногой норовил мне выбить глаз. Кажется, пока жив, не отцепится.
И я метнулся к ближайшему пруду, что заприметил сверху. Лететь, когда на усе повисло два ряда цепких молодых зубов и приличный груз, было невыносимо больно. Но я же так просто не поддамся наглому человечишке, обозвавшему меня гусеницей!
Хотя над водой я притормозил. Мне велено было спасти родовой храм, а не людей по прудам городским топить
— Пусти, тупица! Единственный раз говорю! — предупредил я.
— Не пуфу, пофа фыфой! — прошипел он сквозь стиснутые зубы.
— Ну, раз настаиваешь… — и я плюхнулся в пруд.
Пакость оказалась мелкая. Да и я… мягко говоря, большеват.
Как нырнул, так почти вся вода и выплеснулась. И об дно человечишку приложило еще сильней. Или он от остатков воды подзахлебнулся? Зубы разжались и я, торжествующе взревев, метнулся вверх. Поднялся высоко—высоко. Глянул вниз.
Мой враг, кашляя и голову потирая, шмыгая кровавым, сдвинутым вбок носом, на коленях выбрался из обмелевшего пруда. Некоторое время стоял на коленях меж выброшенных на берег красных и черных карпов, потом вздохнув и снова кровью шмыгнув, вдруг… сам резко вправил себе нос. Поднялся на ноги, шатаясь. Огляделся. На улицах темных не было никого. Он голову поднял. Но я успел метнуться за крышу чьего—то дома. Притаился за черепицей с другого ската, у безобразно выполненной деревянной фигурки дракона. Ну, совсем не похож! У храма будет получше.
Мой соперник сплюнул кровью и, похоже, в сторону храма, тьфу, борделя проклятого теперь, захромал. Вот прилипчивая зараза! Так просто не отделаюсь. Но, впрочем, по воздуху я доберусь быстрей.
Торопливо рванулся за новоявленный бордель. Притаился за мощным драконом на крыше. В человекоподобный облик переметнувшись, соскользнул по крыше. Тихо— тихо. Хотя одну проклятущую черепицу зацепил. Та упала и разбилась прежде, чем я приземлился.
— А? Что? — дернулся другой оборванец с дубиной.
Я тихо притаился у него за спиной. Ну, посреди двора, где он спал прямо на земле, а теперь вскочил, прятаться было не за что. Но он даже не расслышал шуршание моих одежд, зевнул, потянулся, почесал задницу и спину. И опять разлегся на земле. Палку под шею подложил. Так, этот приличный. Но боюсь тот, что самолично и сразу вправил себе сломанный нос, так просто от меня не отстанет. В следующий раз я ему гусеницу припомню, но в этот важно отомстить. Хоть как—то покарать этих хамов и развратников!
Я метнулся внутрь. Мимо ширм и шуршащих за ними одежд. Прямо в зале входном с алтарем? Фу!
Укоризненно посмотрел на дракона огромного посреди зала свившегося на каменной скале. Тот грозно посмотрел на меня, мол, как вы могли такое допустить?
— А? Кто? — зевая из—за ширмы выглянула полуголая женщина. Глаза ее расширились: разглядела—таки меня в полумраке меж пятен фонарей. — О, какой красавчик! Вы к кому?
— Я… — прокашлялся, но лучше на ум ничего не пришло. — Я еще думаю.