Кошмар поселка Синицино
Шрифт:
– Стас, многие приходят к Богу после каких-то происшествий. К кому еще можно обратиться, когда ты наедине со своим кошмаром?! Многие находят в Нем утешение, смирение, смысл жизни. Люди изменчивы, их легко запутать, показав пару простых фокусов, им легко что-то внушить, главное, умело это сделать. Из атеиста человек может превратиться в верующего за несколько минут, надо только грамотно все обставить. Для кого-то уготован коварный план, ради вовлечения их в религию. Сектанты и мошенники научились во всех прелестях пудрить головы отчаявшимся людям, показывая им иную реальность. Они, от имени Господа, ведут человека по ложному пути, говоря ему то, что он хочет услышать. Они рассказывают про легкий путь, про то, что все в этом мире бренно, и не заслуживает преклонения материальный мир. Лишь мир духовный, со всеми благами внеземными, только он способен сгладить беспокойство, и унести в великие дали наслаждения духовного. Туда, где каждое сердце бьется в унисон
Разговор о Боге зашел не случайно, Стас. Мы уже говорили с тобой на эту тему. Тогда ты еще находился под действием препаратов. Ты говорил, что всегда верил в Него, сейчас же утверждаешь, что поверил только после событий в твоем поселке. Я не зря подняла эту тему, она напрямую касается твоего рассказа. Нет, нет, не удивляйся, мне нужно было проверить это, потому что твоя история уже подходит к концу.
Стас сидел, глядел на нее, и не знал, что ответить.
– То, что ты говорил под препаратами,- продолжила Елена Александровна,- вяжется со всей твоей картиной после отмены лекарств. Чтобы убедиться в их искренности, мне необходимо было проверить подлинность твоего воображения. Какая-нибудь, отдельно взятая тема, не относящаяся к твоей истории. Но, она должна была быть сильной, о которой ты не мог не думать, чтобы не солгать подсознательно. Что может быть сильнее веры? Вера - это двигатель цивилизаций. На вере строились империи, из-за нее же разрушались миры. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Если честно, то не совсем,- ответил Стас,- вы, врачи - психологи и философы, вас порой очень трудно понять, тем более врачей психиатрии. Вас обучают, как незаметно для пациента, выудить из него всю нужную информацию, даже, если он не собирается ею делиться. Я понял, что это была проверка. Под препаратами я утверждал, что верил в Бога, сейчас же говорю, что начал верить слишком поздно. Возможно, это была защитная реакция, ориентированная на вашу благосклонность ко мне, как на верующего человека. Мне трудно ответить на ваш вопрос.
– Ты уже ответил на него,- улыбнулась главврач,- не стоит больше об этом задумываться. Все, что я хотела услышать - услышала. Лучше расскажи, что чувствовал именно ты, когда согласился пойти на верную смерть.
– Поначалу я ничего не чувствовал, мне было настолько плохо, что я мог согласиться на что угодно. А то, что мы шли на верную смерть, в том состоянии меня это не пугало. Я же, чуть было сам не свел счеты с жизнью. Отчаяние и безнадега меня толкали на этот поступок, он казался мне самым простым, какой только может быть. Это была моя слабость, я под завязку был пропитан тем тлеющим веществом, которое не выпускало мой разум из пелены тумана. Я смотрелся в зеркало, и видел в нем ту мерзость, которая приходила по ночам за нами, грязная, отвратительная, с разлагающимся телом и запахом смерти. Оно глядело на меня с той стороны зеркала, усмехалось надо мной, скалило свои желтые острые клыки, облизывало свои высохшие губы. Глаза горели адским пламенем, в которых тонула вся незыблемость и противоречия, оставляя лишь дыру в душе, размером с вечность. Я пытался отвернуться от него, но ничего не получалась, я был вынужден участвовать в этой очной ставке с самим собой, пугаясь себя все больше и больше. Пока не разбил это чертово зеркало опустевшей бутылкой из-под водки.
– Тебе стало после этого легче?
– Нет, я уже не представлял, что может облегчить мои страдания, кроме смерти. Она звала меня к себе, манила сладостными ароматами покоя и умиротворения, взывая к моему сознанию, указывая мне верный путь соединения с бесконечностью. Иногда я погружался в бредовые сны, в которых ладонями собирал острые осколки моей души, разбившейся вдребезги о скалы несправедливости. Я ловил себя на том, что дико кричал, освобождаясь от оков этих сновидений, которые показывали мне, что внутри ничего нет. Тот каркас внутри меня был разбит, теперь я оставался лишь вялым и податливым болванчиком, с которым можно делать все, что заблагорассудится. Гора пустых бутылок на столе, и по всей комнате, мне напоминала, где я нахожусь в те моменты, когда я напрочь забывал это. Продукты давно закончились, последние дни я питался лишь солениями из погреба, который, в итоге, и отбил у меня всю тягу к самоубийству. Просидев в нем несколько ночей, я передумал совершать этот грех. Мой воспаленный мозг показал мне, что если я это сделаю, я навечно останусь в таком вот помещении, где сыро, где не хватает воздуха, где нет ни единой искры света - на веки вечные. От осознания этого мне стало еще страшнее, чем от осознания того, что там наверху находился монстр, вынюхивающий меня, выжидающий, когда я проколюсь, и дам о себе знать. Погреб стал самой яркой аллегорией, которая могла только быть, чтоб вдохнуть в меня снова желание жизни.
Так же, я очень признателен моим друзьям, которые вытащили меня из этого состояния, внушили мне жажду борьбы, не для себя, а для них. Они снова сделали меня частью команды, я почувствовал, что нужен им, что они на меня надеются. И не мог их подвести. Я испытал второе рождение в тот день, когда согласился, со всеми вместе, отправиться в последний поход, стоять плечом к плечу с ними, биться за свою жизнь. Сделать что-то стоящее в этой жизни, в конце концов. Ведь, мы же охотники на вампиров, единственные в своем роде, армия Господа, способная карать от Его имени. Я чувствовал себя крестоносцем, рыцарем в доспехах, считал, что это мое предназначение, что Бог надеется на всех нас, что Он нас оберегает.
Уже позже я начал сомневаться в праведности нашей миссии. Она, конечно, была дерзновенна и высока, как средство искупления грехов и всего прочего, но почему тогда Бог не давал сил, почему мне становилось страшно, с постепенным выветриванием алкоголя? Почему дьявол явил свой знак, а Бог молчал после всего, через что мы уже прошли, и на что еще собирались? Я всю ночь ждал от Него какого-нибудь лучика, вдохновения, но так ничего и не дождался.
– Он сберег тебя, ты остался жив, Стас.
– Скоро вы узнаете, почему я остался жив. Меня спас не Бог, может, Он и наблюдал за нами, но не вмешивался. И не забывайте, что мы все спали в одной квартире с кучей взрывчатки. Это, знаете ли, тоже, своего рода, испытание прочности. Она лежала непонятно где, и непонятно сколько, могла взорваться в любой момент, от лишнего движения, или просто, от перепада температур. Я просыпался каждые два часа, вслушиваясь в звуки за окном. Там выли эти существа, даже не догадываясь, какой сюрприз мы им готовили намедни. Возможно, они что-то чувствовали, потому что раньше я от них не слышал таких завываний. Знаете, как собаки воют перед какими-то ужасными событиями, так и они, выли, как казалось все до единого. Я бы с удовольствием надел наушники и послушал бы музыку, но без электричества это было невозможно. И так продолжалось практически до самого рассвета, пока они не убрались в свою нору. Мы не знали, сколько их было всего, это осталось загадкой и по сей день. Возможно, их там тысячи, так как расправиться с целым поселком даже двум десяткам этих прожорливых паразитов было бы трудно.
– Остальные тоже плохо спали, как и ты?
– Может быть, я их об этом не спрашивал. Мы все жутко устали. Я бы, наверно, спал, как убитый, если бы мне не было так плохо после алкоголя. Я был весь в поту, подушку и одеяло, хоть выжимай, иногда мерещились какие-то тени, которые блуждали по комнате, но это была лишь игра воображения. Я убеждался, что рядом никого нет, затем снова засыпал, и вновь вскакивал от воя вампиров за окном, и движения теней по стенам.
Через полчаса Стас сидел в 4 палате с Бамбучей, собираясь идти за ужином. Саня был на свиданке, обещал принести сока и сигарет. Магнитофон привычно ловил волны радио Шансон, извлекая из небольших динамиков красивые мелодии. На улице относительно потеплело, выпавший снег растаял практически весь, лишь в местах, где не светило солнце, оставался мелкими клочками.
Стас был рад, что на днях его уже выпишут, но, в тот же момент, немного грустил. Он уже привык к этому режиму, к этим людям. Наверняка, он будет по ним тосковать. Нужно будет обязательно взять их адреса и телефоны, время от времени видеться, заходить друг к другу в гости. Может, получится навестить их еще здесь, после своей выписки. Бамбучу долго держать не будут, да и Степь тоже скоро отправят домой, а Саню надо будет как-нибудь навестить, свою фамилию на бланке выписки он еще не скоро увидит.
Он уже стал размышлять, что ему делать дальше, куда поехать, где обосноваться. Нужно будет подыскать работу, если и правда не напишут ничего лишнего в его больничной карточке. Первое время придется пересидеть у Георгия, но задерживаться он у него не собирался, ведь у человека своя семья, он итак уже влез в чужие проблемы, о чем впоследствии горько пожалел. Дом в поселке продать вряд ли получится, по крайней мере, в ближайшие годы. Сейчас ни один дурак его не купит после тех новостей, которые облетели страну. Возможно, когда-нибудь, Синицино станет туристической зоной, в него будут приезжать со всех районов нашей родины, чтобы посмотреть на последствия резни летом 2014 года. Ротозеи будут щелкать затворами фотоаппаратов, делать селфи на фоне сгоревшей школы или разрушенной больницы. Будут поедать гамбургеры, и капать кетчуп на тех местах, где проливалась кровь жителей.