Косматая на тропе любви

У меня шесть братьев и три сестры. Я самый младший из всех, мне четырнадцать лет. Передо мной — сестры — пятнадцати, шестнадцати и семнадцати лет. Перед сестрами — братья. Самому старшему — двадцать три года, второму по старшинству — двадцать два года, третьему — двадцать один год, четвертому — двадцать лет, пятому — девятнадцать лет, шестому — восемнадцать лет. Я — седьмой сын у отца. Имена моих сестер означают:

«Корица», «Голубка» и «Сурьма». Мои сестры — самые красивые девушки в нашей земле. Меня зовут Зареф. Самого старшего брата — Эннон, за ним — Балак и Беор, за ними — Адад и Бедад, и самый близкий мне по годам — Элифас. Отца нашего зовут Йовав, а имя матери — Басора.

Отец мой богат, семь тысяч у него овец и коз и три тысячи верблюдов. Для каждого из братьев моих отец поставил отдельную палатку из козьих шкур. Только я и сестры еще остаемся в палатке отца и матери. Палатки отца и матери и моих братьев — самые большие в нашей земле.

С утра отец взял меня с собой в пустыню. Мы умчались на быстроногих верблюдах, перегоняли друг друга и бросали копья — кто дальше. Возвращались медленно. У ручья под пальмами спешились и омылись. Отец прошел на половину матери, там у них трапеза. Но я съел только один кусок лепешки и запил козьим молоком.

Почему я не хочу много есть? Потому что вот уже пятый день идет круг дней пиров. Братья мои, каждый в свой день, сходятся и устраивают пиры; и присылают за мной и нашими сестрами, чтобы мы пришли к ним и ели и пили с ними. Сегодня черед брата Элифаса, самого близкого мне по годам. Вечером он пришлет за нами.

Одна сторона нашей палатки всегда откинута — это вход. Мы привечаем гостей и не боимся врагов, потому что на мужской половине у нас не только покрывала и ковры, но и седла боевых верховых верблюдов, и копья, мечи и кинжалы. Я надел чистую набедренную повязку и закутался в белое покрывало с продольными темными полосами. Глаза подкрасил зеленым порошком, а тело натер краской индиго. Так одеваются у нас мужчины. Я сел у входа в палатку и всматривался вдаль — не идет ли посланный брата.

Сестры мои уже оставили ткацкие станки, на которых весь день ткали ткани для плащей, поясов и покрывал. Станки у них самые простые — четыре палки с одной стороны, три с другой, и одна посредине, а между ними натянуты нити. Мать сама кроит готовую ткань, а рабыни окрашивают ее в красный, синий или черный цвета.

Я слышу смех на половине сестер. Не понимаю, почему девушки всегда так любят смеяться. И почему они смеются так звонко и вызывающе задорно? Своим смехом звонким они как будто дразнят юношей. Дразнят задорно и беспощадно, но и манят. И глядя на их смеющиеся яркие лица, юноша, должно быть, думает: «Какой же красавицей она будет, когда улыбнется мне с лаской; как сильно будет любить меня, если я добьюсь ее любви; если я покорю ее; если все станут говорить о моей разбойничьей или воинской доблести, если все станут почитать меня. Как же она тогда полюбит меня!»

Мои сестры — самые красивые девушки в нашей земле. Я горжусь своими сестрами. Многие юноши в нашей земле предлагают мне дружбу; и я знаю, это ради моих сестер. Мои сестры станут женами самых воинственных и сильных, и самые воинственные и сильные станут моими друзьями. И на брачных пирах я буду торжественно вести моих сестер и передавать женихам.

Сестры смеются смехом красавиц. Они готовятся к пиру у брата нашего Элифаса.

Перед тем, как начаться кругу пиров, мать сама причесывает дочерей. Заранее толчет благовонные растения, и корицу и гвоздику среди них; и замачивает на несколько дней в пальмовом масле. Это масло с благовониями смешивает с влажным песком и обильно смачивает волосы. А волосы у моих сестер такие густые и длинные, что если распустит девушка волосы, покроют ее до самых лодыжек. Кинжалом разделяет мать волосы дочери на сорок восемь прядей. Делит волосы на две половины: сзади и спереди; на затылке снова разбирает волосы надвое и заплетает с каждой стороны по шесть кос, которые падают свободно. И спереди волосы разбирают на две части и заплетают по три толстые косы,

завязанные вместе и ниспадающие справа и слева. Каждую из шести толстых кос сплетают из туго заплетенных тонких косичек. Так заплетают двадцать четыре косы. В ступке мать растирает белую глину и стебли одного растения, которое называется «тас». В воде все это пенится, так моются мои сестры.

Пахнет благовонными эссенциями; их привез в подарок сестрам наш самый старший брат Эннон, когда ездил далеко; в страну, где есть города. Сестры окрашивают кисти рук и ступни ног, подкрашивают черной краской волосы, подводят глаза. Лицо раскрашивают краской индиго, щеки натирают красной или желтой охрой, брови и ресницы подкрашивают сурьмой, руки и ноги — хной. Наши женщины сами изготовляют сосуды глиняные черного и красного цвета, украшают их рисунком переплетенных линий. В этих сосудах сохраняются краски и благовонные смеси.

Идет! Посланный от моего брата вдет. Это приближенный раб моего брата. Страшно стать рабом. Но рабом может стать каждый человек, если нападут на его землю и победят его.

Я вскакиваю и зову сестер. Посланный кланяется и уходит вперед. Сестры со смехом звонким выходят из палатки. Все вместе они сверкают, блестят, звенят. Глаза и слух мгновенно, сладко, радостно и тревожно насыщаются, когда появляются мои сестры. Но следом за ними выходит наша почтенная мать Басора. Она в своем красном платье. Смуглые лица моих сестер делаются серьезными. Но горделивые, высокие и стройные, словно пальмовые деревья, они не склоняют головы даже и перед матерью. Она что-то говорит им и велит беречься; она говорит им, что ее тревожит что-то. Она всегда выглядит такой торжественной и почтенной. Сестры слушают ее молча, серьезно и почтительно. Я стою поодаль, не хочу мешаться в это женское дело. Вдруг мать оставляет сестер, гладит меня по голове и быстро уходит в палатку.

Мне как-то не по себе и странно как-то. Но сестры, кажется, и не задумались над словами матери. Они снова начинают смеяться. Что радует их? Наверное то, что они уже одеты для пира, что они красивы, что они вышли из палатки и видят небо.

Мы идем по утоптанному твердому песку К палатке, к шатру нашего брата Элифаса. Вот вдали показались верховые верблюды, это юноши, друзья Элифаса и других наших братьев, съезжаются на пир. Иные из них проделали немалый путь, подкрепляя себя финиками и отпивая совсем понемногу воды из своих кожаных фляг.

Мои сестры одеты в красные бахромчатые плащи из козьей кожи. Такой плащ перекидывают на спину через правое плечо и застегивают золотой или серебряной застежкой на левом плече. Плащ украшается сплошь застежками и нашивками всевозможными из слоновой кости, золота и серебра. Сильные изящные руки моих сестер и стройные их шеи обнажены. На руках — браслеты из слоновой кости, серебряные и медные, с подвесками из раковин и разноцветных камешков. Множественные ряды бус и ожерелий обнимают шею и покрывают грудь. Здесь и нанизанные на крепкий витой шнур точеные пластинки из черепахового панциря, и страусовые яйца — середина искусно вынута и яйцо выглядит словно бы нетронутым, изукрашенным красными и желтыми полосами, наведенными кисточкой из верблюжьих шерстинок, а сами краски добыты из стеблей и плодов растений. И стеклянные дорогие бусы сияют на груди моих сестер; из Финикии, из далекого Карфагена привезены эти бусы. Там, далеко, странные чужие земли и там есть города.

Девичьи босые стопы легко ступают по утоптанному песку. Лица ярко смеются. Налетевший предвечерний ветер красиво колыхнет красное — плащи. Стройная шея, стройный стан, пухлые юные губы, жаркие темные глаза. Девушки блестят, звенят, сияют.

Братья и гости братьев встречают нас. Девушки и женщины одеты подобно моим сестрам, но мои сестры — самые красивые. Одни юноши одеты, как я, в набедренные повязки, и завернулись в белые плащи с темными продольными полосами. Другие — в коротких шерстяных рубахах, сшитых из тонких тканей. Детородный орган — в кожаном футляре. В волосах у многих мужчин и женщин — черные и белые страусовые перья.