Косметика врага
Шрифт:
– Ты все еще не веришь, что я – это ты?
– Я никогда в это не поверю.
– Какое преклонение перед своим я. «Я – это я, ничто и никто, кроме меня. Я – это я, значит, я не стул, на котором я сижу, и не дерево, на которое я смотрю. Я отличаюсь от всего мира и умещаюсь в границах собственного тела и разума. Я – это я, то есть я не проходящий мимо господин, тем более если этот господин – убийца моей жены». Вот твое жизненное кредо.
– Да, это мое кредо.
– Люди вроде тебя научились замечательно жить не думая. Ведь в жизни столько поводов для волнений, а тут еще твое маленькое я то и дело задает неприятные вопросы. Все это тревожит
3
Блез Паскаль. «Мысли о религии и других предметах» (1669).
4
Известное высказывание Артюра Рембо (1854–1891).
– Лучшее доказательство, что я не вы: язык у вас подвешен гораздо лучше, чем у меня.
– Так бывает, когда своему внутреннему врагу слишком долго затыкают рот, и стоит ему освободиться от кляпа, как его уже не остановишь.
– Еще одно доказательство: когда я затыкал уши, я вас не слышал.
– Что же тут такого? Ты десятки лет не слышал меня, даже не затыкая ушей.
– Вот вам еще одно доказательство: я ничего не смыслю в янсенизме и прочих «измах». Вы гораздо образованнее меня.
– Ничего подобного. Просто я та часть твоего я, которая ничего не забывает. Вот и вся разница. Если бы у людей была хорошая память, они свободно обсуждали проблемы, кажущиеся им недоступными.
– Ну, вот вам еще одно доказательство, что я не вы: я терпеть не могу кокосовое масло.
Текстор расхохотался.
– Тоже мне доказательство!
– Но это так: я даже смотреть на него не могу, а вы признались, что обожаете его. Ну что, вам нечего возразить?
– Сейчас я тебе все объясню: та часть твоего я, что не выносит кокосовое масло, никогда не признается, что глотает слюнки, когда видит хот-доги, которыми торгуют на бульваре Менильмонтан.
– Ну что вы плетете?
– Если месье регулярно посещает деловые завтраки и ужины, где подают тюрбо с нежными овощами и прочие выкрутасы, то он стыдится сидящего внутри деревенщины, который на словах презирает гадости вроде кокосового масла или хот-дога с бульвара Менильмонтан, а сам только и мечтает о том, как бы дорваться до этих простолюдинских радостей и нагрузиться ими до отвала. Ты часто ходил с женой в тот квартал, на кладбище Пер-Лашез. Она любовалась прекрасными деревьями, вскормленными покойниками и могилами безутешно оплакиваемых невест. А тебя гораздо больше волновал запах сосисок, которые поджаривали на противоположной стороне улицы. Ты бы скорее провалился
– Какой бред!
– Зря споришь. К чему скрывать свою единственную симпатичную слабость?
– Я ничего не скрываю.
– Ты любил Изабель?
– Я и сейчас люблю ее до безумия.
– Но ты готов уступить другому привилегию лишить ее жизни?
– Какая же это привилегия?
– Привилегия! Твою жену убил тот, кто любил ее сильнее.
– Нет! Это мерзкая любовь!
– Может, и мерзкая. Но более страстная.
– Никто не любил ее так, как я.
– Вот и я то же самое говорю.
– Я, кажется, начинаю понимать. Вы маньяк и садист, который собирает досье на каждого вдовца, чья жена была убита. Вам мало его страданий – вам нравится преследовать несчастного и внушать ему чувство вины.
– Ну что ты, Жером! Подобное любительство не в моем вкусе. Гораздо приятнее выбрать одну-единственную жертву и всласть помучить ее.
– То есть вы признаете, что вы не я.
– Я ничего такого не говорил. Я твоя часть, которая разрушает тебя. Любому взрослому человеку присуща склонность к саморазрушению. Я и есть эта склонность.
– Вы мне надоели.
– А ты заткни уши.
Ангюст затыкает.
– Что, не получается? Ты все равно слышишь меня?
Жером зажимает уши еще сильней.
– Зря стараешься. Кстати, если зажимать уши, как ты, долго все равно не выдержать. Я же тебе говорил, что руки нельзя поднимать вверх. Можно подумать, что тебе угрожают пистолетом. Зажми уши ладонями снизу, а локти опусти к груди: так ты продержишься гораздо дольше. Если бы ты знал об этом, когда в прошлый раз зажимал уши, чтобы меня не слышать! Странно, что ты об этом не знал, но теперь это уже не имеет значения.
Ангюст с гримасой отвращения опускает руки.
– Теперь сам видишь, что ты – это я. Мой голос звучит у тебя в голове. И ты никуда не можешь от меня спрятаться.
– Я столько лет обходился без вас и найду способ, как отделаться от такого надоедливого соседа, как вы.
– У тебя ничего не получится. Все, назад хода нет. Скажи лучше, где ты был в пятницу, двадцать четвертого марта тысяча девятьсот восемьдесят девятого года, в семь вечера? Я знаю, что полиция уже задавала тебе этот вопрос.
– Да, и она имела на это право.
– Я тоже имею право задавать тебе любые вопросы.
– Если вы знаете, что меня об этом спрашивала полиция, то знаете и мой ответ.
– Да, ты был на работе. У тебя было очень сомнительное алиби, но ты вызвал сочувствие у сыщиков, и они тебе поверили. Ну как же: несчастный и раздавленный горем муж!
– Можете приписывать мне все что угодно, но я не убивал Изабель.
– У тебя совсем нет гордости. Тебе предлагают на выбор две роли: невинной жертвы или убийцы, а ты выбираешь роль третьего лишнего.
– Я ничего не выбираю. Я знаю, как все было в действительности.
– В действительности? Ты что, шутишь? Ну-ка посмотри мне в глаза и скажи: разве в тот день, после полудня, ты был на работе?
– Да, я был на работе до самого вечера.
– Ты еще хуже, чем я думал.
– А что я должен думать о вас? Вы меняете версии, как рубашки! Разве вы не говорили, что у вас был долгий диалог с Изабель? Как это все понимать?
– Ты часто вел с ней воображаемые диалоги. Когда любят, то всегда мысленно беседуют с любимым человеком.