Космическая одиссея Инессы Журавлевой
Шрифт:
— Люблю вас, — сказала одними губами.
Они улыбнулись в ответ и кивнули, отвечая мне. И мне вдруг стали совершенно безразличны все эти женские взгляды: восхищенные, скромные, наглые, просто порочные. Я смотрела на своих мужчин, они смотрели на меня, и весь мир растворился в их глазах, суживаясь до нас троих. Я шагнула к ним и обняла сразу обоих. И пусть это странно смотрелось со стороны, сейчас было совершенно неважно.
— Сердце мое, — шепнул Рома на аттарийском.
— Радость, — улыбнулся Дима.
Потом было традиционное катание
К ресторану мы подъезжали, когда гости уже собрались в полном составе. Мама держала в руках каравай, папа выглядел совсем «тепленьким» и обнимал любимую тещу. Бабушка хихикала и махала на него ручкой. Этого оказалось достаточно, чтобы понять: папа и бабуля допили настойку.
— Кусайте каравай, — велела мама. — Кто больше откусит, тот и хозяин в доме.
Дима отломил кусок, разделил его пополам и вручил мне половину.
— У нас будет все на равных, — сказал он.
— И синеглазенькому дайте, — потребовала бабуля. — Ему тоже надо.
— Мама, — оглянулась на нее моя мама.
— Синеглазенькому, я сказала, — топнула бабушка ногой.
— Мама, не бузите, — погрозил ей пальцем папа.
— Цыц, зятек, — в ответ погрозила ему бабушка.
Дима хохотнул и разломил свой кусок еще на две части, вручив половину Роме. Я посолила все три куска, мы шутливо чокнулись хлебом и прорвались за пиршественный стол. Свидетель занял место рядом со мной. Надькин муж смерил его удивленным взглядом и перешел на сторону Димы, потому что свидетельнице пришлось приземлиться со стороны жениха.
Застолье проходило чинно и благородно… в самом начале, так уж точно. Звучали тосты, пожелания. Затем прошла процедура вручения подарков. Это тоже все еще было чинным и благородным. Но постепенно народ начал расходиться.
— За молодых! — гаркнул папа.
— За молодых! — радостно подхватил приглашенный народ, вздымая стопки.
— А нет ли сладкого ликерчика? — поинтересовалась бабушка. — Уж больно водка ваша горькая.
— Ой, горькая, — поддержала ее бабушка Лида, папина мама, успевшая подъехать сразу к ЗАГСу.
— Горько! — возрадовался уже нетрезвый люд.
Мы с Димой послушно поднялись.
— Мой любимый момент, — хмыкнул Ардэн, захватывая мои губы в головокружительный плен.
— Один, два, три, четыре, пять, шесть, — отсчитывали гости. — Десять, одиннадцать, двенадцать…
— Ай, — это уже я, когда синеглазый завистник гаденько так ущипнул меня за ногу.
Я возмущенно посмотрела на Рому, он ответил невинным взглядом. Еще одна моя подруга, громко вопросив:
— Народ в кондиции? — поднялась из-за стола.
— Почти, — отозвался Надькин муж, жахнул стопку и объявил. — Теперь в кондиции.
И начались конкурсы. На них я хочу остановиться особо. При слове «конкурсы» у моего второго мужа, который рептилоид, дернулся глаз. Дима явно вспомнил вкус лимона и тоже жахнул рюмку водки, Надькину. Надька посмотрела на него взглядом судьи Крикса «Она любит выпить, этим надо воспользоваться», и налила снова, подставляя рюмку Ардэну. Я поперхнулась. Рома заботливо постучал мне по спине, благодарно кивнула и хряпнула Надько-Димкину стопку. Рома заботливо подал мне запить… шампанского. Кондиция пришла и ко мне.
После этого я была вынуждена покинуть пиршественный стол, чтобы немного освежиться.
— Инулечик, — позвала меня мама.
— Сейчас вернусь, — ответила я, спеша покинуть зал.
В глазках двоилось от незапланированного коктейля «Северное сияние», ну, водка с шампанским. Стало даже немного нехорошо, и до туалета я шла несколько неровной походкой. В туалете я распахнула окно и подставила лицо ветру. Когда за спиной захлопнулась дверь, я не стала оборачиваться. Туалет — место общественное. Поэтому теплые ладони, накрывшие мои плечи, заставили меня вздрогнуть от неожиданности.
— Наконец-то, — послышался горячий шепот в ухо.
Я прикрыла глаза, позволяя ласковым, но напористым губам, скользить по моему обнаженному плечу. Ладони переместились мне на талию, чуть сильней сжались, и я оказалась притиснута спиной к твердой мужской груди.
— Ты лишен первой брачной ночи, — произнесла я, чуть заплетающимся языком. — Ты не узнал меня на коллаже.
— А еще и не ночь, — усмехнулся Дима и развернул меня к себе лицом, тут же ловя губы в жаркую ловушку.
— А если кто-нибудь зайдет? — спросила я, глядя ему в пожелтевшие глаза.
— Я закрыл дверь, — успокоил меня муж, и его рука нырнула мне под юбку.
— Дима, — задохнулась я, когда умелые пальцы проникли под тонкую полоску все еще живых трусиков.
Он промычал что-то нечленораздельное, продолжая целовать меня. Когда я громко застонала от накатившего оргазма, Дима закрыл мне рот поцелуем, ловя мое наслаждение. Меня обожгло его тяжелое дыхание. Ладошка заскользила по стволу возбужденного члена, натянувшего ткань брюк.
— Хочу тебя, — простонала я.
Мои юбки взлетели вверх, и Дима вжал меня спиной в холодный кафель стены, поднимая вверх. Вжикнула молния, я обхватила бедра Ардэна ногами, и он ворвался в меня. Дима наполнял меня снова и снова мощными резкими толчками, заставляя комкать в кулаках его рубашку, бесконечно шептать его имя, вновь и вновь задыхаясь от возбуждения. Мои стоны становились все громче, дыхание Димы вырывалось рваными вздохами сквозь крепко стиснутые зубы.