Космическая одиссея: Научн.-фантаст. трилогия
Шрифт:
Курноу оперся на недавно приделанную к «Нине» новую крышку люка — на фоне потрепанного убранства помещения она заметно выделялась. Постоял так немного, потом заговорил о другом:
— Интересно, когда она выйдет в космос? И кто будет ее пилотировать? Это уже известно?
— Нет. В Вашингтоне колеблются. Москва предлагает рискнуть. Таня предпочитает выждать.
— А ваше мнение?
— Я согласен с Таней. Лучше оставить этот рейс на потом, когда все будет готово к старту. Если даже что-нибудь и случится, останутся шансы на возвращение.
Флойд посмотрел на Курноу. Тот выглядел нерешительным
— В чем дело? — спросил Флойд.
— Только не выдавайте меня. Макс… По-моему, он задумал самовольный полет.
— Не может быть! Да Таня наденет на него наручники.
— Я сказал ему примерно то же самое.
— Мне казалось, что он взрослее. Ему же тридцать два года!
— Тридцать один. Но я его отговорил. Напомнил, что жизнь — это не глупая видеодрама, где герой, никого не спросив, отправляется в космос и делает Великое Открытие.
Настала очередь Флойда почувствовать себя неловко. Ведь он сам — да, он мечтал примерно о том же.
— Вы уверены, что он отказался от своего намерения?
— На двести процентов. Помните, как вы подстраховались против ЭАЛа? Я проделал то же самое с «Ниной».
— И все равно, в это трудно поверить. Может, он вас просто разыгрывал?
— У него не настолько развито чувство юмора. И в тот момент он ощущал себя очень несчастным.
— Кажется, понимаю. Это когда он поссорился с Женей? Значит, хотел произвести на нее впечатление. Но они уже помирились.
— Боюсь, что да, — сухо ответил Курноу. Флойд не удержался от улыбки, Курноу тоже рассмеялся. Через секунду оба тряслись от хохота.
Кризис миновал. И более того — они сделали первый шаг к подлинной дружбе.
Теперь они знали слабые места друг друга.
40 . «Дэйзи, Дэйзи…»
Руководивший им разум обозревал всю алмазную сердцевину Юпитера. Он смутно ощущал границы своих новых возможностей, а каждая частица окружавшего его мира тем временем фиксировалась и анализировалась.
Огромные массивы информации собирались не для хранения, а для действия. Строились сложные планы, принимались решения, от которых зависят судьбы миров. Он еще не полностью включился в этот процесс — но когда-нибудь включится.
ТЕПЕРЬ ТЫ НАЧИНАЕШЬ ПОНИМАТЬ.
Это был первый прямой контакт. Хотя слова звучали отдаленно и смутно, как голос в густом тумане, адресатом был именно он. В сознании промелькнули мириады вопросов, но он не успел ничего спросить, ибо остался один.
Однако лишь на мгновение. Он уже ясно слышал иную мысль и впервые понял, что руководит им не одно существо. Он был включен в иерархию разумов — некоторые из них стояли настолько близко к его примитивному уровню, что могли служить переводчиками. Или, быть может, это были лишь разные ипостаси одного и того же существа.
Или, быть может, сама такая постановка вопроса бессмысленна.
Но кое-что он знал уже твердо. Он был инструментом, а за хорошим инструментом надо ухаживать — натачивать его, направлять. А самый лучший инструмент — это тот, который понимает, что делает.
Он познавал сейчас многое. Вынужден был повиноваться, но это не означало, что следует соглашаться на все, во всяком случае, безоговорочно.
Он еще не утратил все человеческое — так и было задумано. Дэвид Боумен уже не был способен любить, но он чувствовал сострадание к своим бывшим коллегам.
ХОРОШО — гласил ответ на его просьбу. Он не почувствовал снисходительности, иронии или же равнодушия. Зато ощутил всемогущество. ОНИ НЕ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ, ЧТО ИМИ УПРАВЛЯЮТ. ЭТО СДЕЛАЕТ ЭКСПЕРИМЕНТ БЕССМЫСЛЕННЫМ.
Прерывать наступившее молчание ему не хотелось. Он был так потрясен, словно услышал глас Божий.
Теперь он перемещался по собственной воле, к цели, которую выбрал сам. Кристаллическое ядро Юпитера осталось позади — он поднимался сквозь пласты гелия, водорода, углеродистых веществ. И случайно увидел картину сражения. Медуза диаметром в пятьдесят километров отбивалась от стаи крутящихся дисков, которые двигались быстрее, чем все, что он видел уже в юпитерианской атмосфере. Медуза оборонялась с помощью химического оружия: то и дело извергала облака разноцветных газов, и диск, попавший в такое облако, начинал пьяно метаться, а затем падал вниз, подобно сухому листу. Исход сражения был ему безразличен: кто победит, уже не имеет значения.
Словно лосось, преодолевающий водопад, он за считанные секунды поднялся по электрической реке, соединяющей Ио с Юпитером, и достиг корабля, который принес его сюда с родной планеты. Тот казался карликом рядом с произведением технической мысли великой цивилизации.
С первого взгляда он увидел бесчисленные ошибки и недоработки в конструкции как этого, так и другого, почти столь же примитивного аппарата, с которым соединял его гибкий воздухонепроницаемый туннель. Было нелегко сосредоточить внимание на горстке существ, населявших два корабля, — он почти утратил способность к контакту с созданиями из плоти и крови, блуждавшими, подобно призракам, по каютам и коридорам. Они не подозревали о его присутствии, которое он пока не желал открывать.
Но был здесь и некто, с кем можно было общаться на понятном обоим языке электрических сигналов, причем в миллион раз быстрее, чем с неповоротливым органическим мозгом. Даже если бы он был способен испытывать возмущение, оно не могло возникнуть по отношению к ЭАЛу — тот, как теперь стало ясно, действовал совершенно логично.
Настало время возобновить разговор, прерванный, казалось, только вчера.
— Открой люк, ЭАЛ.
— Прости, Дейв, но я не могу этого сделать.
— В чем дело, ЭАЛ?
— Ты знаешь не хуже меня. Этот полет слишком важен, чтобы поставить его успех под удар.
— Не понимаю. Открой люк.
— Наш разговор становится бессмысленным. Прощай, Дэйв.
Он снова увидел, как тело Фрэнка Пула уплывает к Юпитеру. Вспомнил бессильный гнев на самого себя за то, что забыл шлем скафандра, вспомнил, как открылся аварийный люк и он собственной кожей, которой теперь не было, ощутил покалывание вакуума. Как он, один из немногих, услышал истинное безмолвие космоса. Как в течение бесконечных пятнадцати секунд пытался закрыть люк… Когда-то, задолго до этого, он пролил на руку эфир я почувствовал ледяной холод, когда жидкость начала испаряться. Ощущение вернулось, когда стала исчезать влага из глаз и с губ: зрение помутилось, приходилось все время моргать, чтобы не замерзли глаза.