Космическая странность
Шрифт:
— Олл райт? — спросил мистер Брюс.
— Ес, — ответила я.
Наверное, он спешит. Наверное, добропорядочному гражданину Великобритании жжет пятки земля, на которой он находится нелегально.
Я подошла к подъезду. Сколько ж сейчас времени? Какое сегодня число и день недели?
Под ухающие удары готового сорваться вниз сердца я набрала на домофоне две цифры…
Я думала, придется подождать — светящихся окон вокруг становилось все меньше, значит, уже очень поздно, и люди ложатся спать. Папа с мамой, наверное, тоже…
Я думала, что услышу недовольное папино бурчание: «Кто там?», и после того, как назову свое имя, придется ждать снова…
Но почти моментально из динамика раздался звенящий мамин голос:
— Дина?
Сердце рухнуло вниз.
— Да, мам, — с трудом произнесла я. — Открывай.
Сию секунду по ушам резануло пиликанье открывшегося замка, и мы с Брюсом вошли в тепло подъезда. Лифт я вызвала автоматически и даже не заметила, когда открылись его створки.
Сразу из лифта я попала в мягкие родные руки, по которым так скучала в звездной космической тьме, а папины глаза — единственное, что я увидела из-за плеча мамы — сказали так много, сколько я за всю жизнь от него не слышала.
— Малышка… — выдохнула мама. — Что с тобой случилось?.. Как ты? Кто это?
Консулу Земли удалось выбраться из лифта, уже раза три клацнувшего створками, только когда папа сильной рукой подвинул нас с мамой в сторону квартиры.
— Май нэйм из Оуэн Брюс, — с самым серьезным видом представился он и протянул папе позолоченную визитку. — Вис из май кард. Плиз колл ми вэн ю а реди.
Папино лицо отразило напряжение, но он понял. Они кивнули друг другу, и мистер Брюс вернулся в лифт. Папа сгреб маму и меня в квартиру.
— Где ты была? Что случилось? — повторяла мама.
А! Их новогодняя записка! Они чувствуют себя виноватыми! В прошлой жизни я нашла бы способ этим воспользоваться… А сейчас не до того.
Я поняла, что начинать нужно не с рассказа о невозможных событиях, а с демонстрации доказательств, и что одно из них могу сейчас упустить. Взяв за локти, я подвела родителей к окну.
— Смотрите внимательно. Это важно.
Окно выходило во двор, пока еще освещенный двумя фонарями и светом из редких окон. Вышедший из подъезда Оуэн Брюс был виден достаточно хорошо. Он прошел в центр детской площадки, встал точно на то место, где приземлился, повернулся к нам и махнул рукой. Это был не жест прощания — это была команда оставшейся на корабле спутнице. Тонкий голубой луч протянулся из космоса, и одиноко стоявший на детской площадке человек исчез.
Родители, естественно, решили, что им померещилось (выражения их лица не поменяли, но глаза нехорошо затуманились), поэтому, пока они не выкинули непонятное событие из памяти, я прокомментировала:
— У мистера Оуэна Брюса нет российской визы. Он прибыл и убыл, не пересекая границ. В новогоднюю ночь я ушла из дома точно так же.
Родители пристально посмотрели на меня. Теперь они оба заметили, во что я одета, и вряд ли даже папе эта одежда показалась нормальной. Я чуть задрала рукав и показала блеснувшую пластиком «этикетку» на запястье.
— Кто этот Брюс? — спросил папа.
Ответить «Консул Земли» прямо сейчас я не смогла.
Я протянула родителям черный пакет, который до сих пор крепко сжимала в левой руке.
Мама взяла. Развернула. Достала белую футболку с сетчатым карманом, синие тренировочные штаны и два черных носка. Перевела взгляд на меня, потом — на стену. Я забрала у нее пакет, выудила с его дна пенал, раскрыла и передала папе сложенный в восемь раз лист.
Они читали долго. Очень долго. Папа хмурился. Мама держалась двумя пальцами за лоб, кусала губы и постоянно поглядывала на стену, за которой находилась Димкина комната.
Потом они стали задавать вопросы.
И я все рассказала. Кроме байки про Перворожденных — сейчас они бы в это не поверили, и под угрозой оказалась бы прочая, более реалистичная, часть рассказа. Соответственно, я не обмолвилась об Асе и Денисе.
Я ни в чем их не убеждала и не клялась. Это бы не помогло.
Я пошла в ванную, залезла в горячую воду с пеной, но долго просидеть в ней не смогла. Отвыкла. Прошла на кухню и выпила кружку кофе. Заметила, что ничего вкусного в доме нет, даже шоколада, будто траур родителей касался и еды, и тут почувствовала, какой тоской наполнена вся квартира.
«Жив он, жив! И я жива, чего же вам еще надо?!» — хотела крикнуть я, но промолчала.
Они поймут.
Пришла мама и снова крепко меня обняла. Она плакала.
— Значит, я его когда-нибудь увижу?
— Да, — переждав резь в глазах, ответила я.
Официальная версия моего отсутствия была не очень внятной, но приемлемой: в Новый год меня уломала поехать в гости некая полоумная родственница, причем моим родителям она об этом сообщить забыла, а мне сказала, что они в курсе. Якобы на машине она увезла меня в какую-то деревню, куда даже автобусы ходят раз в неделю, а о сотовой связи вообще никто не слышал.
Проверять никто не стал. В милиции, то есть, в полиции, рады были прекратить дело, а в школе я считалась хорошей девочкой.
Было начало февраля. Я пропустила совсем немного. И это было странно, ведь на самом деле для меня прошла целая жизнь.
Целая жизнь с такими событиями, такими мощными потрясениями, что возвращение к прежнему оказалось невозможным.
Да, я сидела за партой, да, заставляла себя кое-как учиться, разговаривать с друзьями, но во мне все сильнее росло возмущение такой убогой действительностью. Я не хотела так жить. Сначала мы думали, что это действие лекарств: папа написал по электронке Брюсу письмо с просьбой подтвердить мой рассказ, и тот ответил, что я все восприняла правильно, добавил подробностей для достоверности, и предупредил, кстати, что не мешало бы мне провести небольшой курс таких-то антибиотиков. Бедная мама, опять начавшая курить от переживаний, накупила лекарств и тщательно следила за процессом их приема. Но курс антибиотиков закончился, курс витаминов — тоже, а на душе моей легче не становилось.
Мне казалось неправильным, что я вернулась, ненастоящей — нормальная, размеренная земная жизнь баз глобальных катаклизмов и борьбы за существование, и она раздражала все больше.
Я попробовала наркотики, навестив в соседнем подъезде брата одной давней дворовой подруги, о котором все знали, что он наркоман. Оценивая на следующее утро результат, поняла: это то, что надо. Но это конец.
Надо еще раз попытаться жить. Я попросила родителей отпустить меня в Великий Магистрат. Они отказались. Я снова пошла в соседний подъезд. Не сразу! Я понимала родителей, и ради них хотела держаться, но не получилось. Во второй раз оказалось дороже и слабее, но, тем не менее, организм вскоре потребовал новой дозы. Я заставила себя перетерпеть: ведь мало того, что мне придется красть деньги у родителей, да еще и замаячила явная угроза подсесть. Я и так не особенно нужна Кристо, а уж наркоманкой…