Космическая странность
Шрифт:
Все, сказанное Денисом, прозвучало невероятно. Но в этих словах была убежденность. Почему-то нечто нерациональное внутри меня мгновенно и с радостью с ними согласилось — оно хотело, чтобы все было именно так, чтобы все, порочащие любовь человеческие грехи, все совершаемые во имя нее подлости объяснялись ее отсутствием.
Однако, нечто рациональное встряло с обобщением и анализом вообще всего, что с момента нашего знакомства говорил Денис, и мне пришлось разобраться.
— А Ася? Она такая сильная и добрая, что если кого-то любить, то ее… И она влюблена без взаимности?
Если бы он начал выкручиваться, выражаться непонятными словами, горестно констатировать наличие исключений из правила, рациональное безоговорочно взяло бы верх, а история про богов и духов получила статус мифа, но вместо этого Денис удивленно округлил глаза.
— С чего ты взяла? Ася — как раз иллюстрация к всему, что я тебе сказал. Она влюбилась в Германа его же любовью. Это он ее любит так, что всем окружающим башню сносит! Мы из-за него выросли на несколько лет раньше…
Под «выросли» он подразумевал точно не рост, а взросление в несколько ином смысле. В смысле некоего взрослого опыта, для детей запретного.
Но многозначительность его интонации я отметила лишь вскользь.
— Они же не вместе, — напомнила я.
— Имеются причины, — не стал отрицать Денис. — Только это неважно.
И вот тут мои мыслительные способности напрочь парализовало.
Действительно. Какая разница, рядом Кристо или нет, если я счастлива знать, что он есть?! Зачем лишний раз смотреть на него, если сама память о его взгляде или движениях, о звучании голоса, о характерном запахе, связанном для меня с космическими странствиями и ровным сиянием звезд, доставляет невообразимое удовольствие?
Кажется, на этот раз от потрясения волосы у меня на голове встали дыбом. По крайней мере, сантиметров на пять.
— Иди! — сквозь зубы скомандовал Денис.
Я послушалась. Заставила себя пойти по коридору дальше, по-прежнему смертельно боясь ответа Кристо, единственно под угрозой всю жизнь жалеть, если этого не сделаю.
Был отсек управления, и в нем много народу. Был Черный Командующий, похожий на героя Асиной сказки только внешне, восседавший в центральном кресле и выслушивавший доклад кого-то бледного и напряженного. Я даже не подумала о том, что в его присутствии нужно вести себя несколько иначе, хотя бы обратить внимание и заробеть — мне было не до него. У дальней стены находился Кристо. Он только что закончил разговор с женщиной в полосато-сером плаще, приложил палец к маленькому предмету в ее ладони и обернулся, выбирая, чем заняться дальше.
На дрожащих ногах я прошла к нему через весь зал. Стало тихо — мне от волнения заложило уши. Остановилась перед Кристо. Он вопросительно посмотрел на меня и слабо улыбнулся.
— Возвращаюсь домой, — глядя только на его губы, хрипло произнесла я.
— Я рад, — ответил он. — Тебе очень много пришлось пережить по моей вине. Для меня огромное облегчение знать, что твоя жизнь вернулась на прежний курс.
— Почему ты винишь себя? — желая только снова услышать его голос, спросила я. — Ты ведь был лишь переводчиком, а решение похитить меня приняли другие.
Любимые губы чуть сжались и перестали улыбаться.
— Я был аналитиком, — тихо сказал Кристо. — И вторым капитаном. Решение принял я — так предусмотрено регламентом для подобных ситуаций.
В тихом признании не прозвучало ничего, кроме признания, которое даже не сильно меня удивило. Ну неужели это правда: ему не жаль со мной расставаться?! Сожаления он точно не ощущал, даже не-эмпату это было кристально ясно. Так нельзя. Нужно заставить его пожалеть.
— Моя жизнь не вернется на прежний курс, — злясь остатками гордости, сказала я. — В ней теперь ты. Что бы я ни делала, я буду думать о тебе, и целыми днями я буду ждать ночи, чтобы увидеть тебя во сне. Если повезет.
Любимые губы не двигались. Я посмотрела в глаза — убедиться, что он меня слышал, а не отвлекся на более интересное событие, — и встретила там вопрос, который не мог быть задан.
— Прощай, — наконец, смогла произнести я. — И не удивляйся, когда увидишь меня снова — я всеми силами буду к этому стремиться.
Он не ответил: «Прощай!».
Он провел пальцами по моей руке от плеча вниз и чуть сжал запястье так, что я услышала два удара своего пульса. Дрожь из ног ушла в сердце, и внутри раздался гул, как от потревоженного колокола. Ого.
Занавес. Больше ничего не сделать.
Я повернулась и пошла прочь, не видя почти ничего и на всем пути заметив лишь ставшие бездонно черными глаза Дениса и услышав, как он шепотом сказал самому себе:
— Отлично.
В комнате помощника капитана Ася и Капитан-Командор ждали моего возвращения. Капитан-Командор взглянул на меня и спросил Асю:
— Сейчас?
Она неуверенно покачала головой:
— Слишком много потрясений. Хоть немного отдохнуть…
— Если вы обо мне, — перебила я, — то я хочу поскорее все это закончить и вернуться домой. Родителям ведь не сообщили, что со мной случилось?
Ася пожала плечами:
— Ничего об этом не знаю. Но даже если бы сообщили — сомневаюсь, что им стало спокойнее. Волнуешься за родителей?
— Очень, — честно ответила я.
— Тогда сейчас, — решила Ася.
— Хорошо, — сказал Капитан-Командор, выдержал минутную паузу, будто составлял план дальнейших действий, и велел: — Идем.
Дальнейшее я помню как в тумане.
Я вновь оказалась в кресле космического аппарата — на этот раз другого, с более просторным салоном, и меня одолела тоска от мысли, что катер Кристо арестован вместе с ним в качестве вещественного доказательства. Жизнь несправедлива.
Или это я дура? О чем думала, когда влюблялась в инопланетянина, ведь хорошо же понимала — безнадежное это дело, каждый из нас привык жить в своем мире, совершенно непохожем на мир другого, и необходимость привыкать ко всему не просто чужому, а даже неприемлемому может разрушить любое нежное чувство?
Вот — логически единственно возможная развязка. Мы расстались. Я знала, что так будет. Почему же мне больно?
… И все же в его последнем подаренном мне взгляде было тепло. В нем было что-то податливое и мягкое, будто он соглашался на роль ведомого, соглашался подчиняться мне. А его странная ласка, жест, значение которого он не объяснил… От этого воспоминания боль притупилась и стала уютной.