Космический госпиталь. Том 3
Шрифт:
– Да, друг Конвей, – сказал Приликла. – Уровень эмоционального излучения характерен для глубокого наркотического сна.
Конвей кивнул, и изображение на настенном экране разделилось на две части. На первой из них была видна голова пациента крупным планом и пальцы Конвея, осторожно вводящие трубочку в ушную раковину Туннекиса, на второй – изображение с экрана сканера.
– Вместо того чтобы вскрывать черепную коробку и добираться до поврежденного участка через ткани головного мозга, о сенсорных функциях которых мы не имеем ни малейшего представления, – продолжал Конвей, – мы приблизимся к операционному полю через существующий канал – в данном случае через одно из двух слуховых отверстий. В результате может возникнуть односторонняя аудиоглухота,
Пальцы Конвея осторожно вставили тоненькую трубочку в ухо кермианина, но смотрел он на увеличенное изображение, где трубочка казалась куском водопроводной трубы со сглаженными краями, который рывками проталкивали в сужающийся туннель из живой плоти.
– Ближе к месту операции мы не можем подобраться без риска причинить пациенту тяжелые повреждения, – наконец объявил Конвей. – Теперь начнем вводить инструменты.
В трубочку было вставлено несколько проводков, которые выглядели тонкими даже при большом увеличении. Один из проводков был крошечным световодом с высокой яркостью, к другому крепился круговой видеодатчик, к остальным – разнообразные режущие и хватательные инструменты почти микроскопических размеров. Проводки тянулись из прозрачной коробки, внутри которой располагалась пара металлических операционных перчаток. Медленно и осторожно Конвей отнял руки от проводков и просунул их в перчатки.
– Увеличение повысить до двухсот раз, – распорядился он. – Скорость движения инструментов понизить на пятнадцать процентов.
Даже самые мелкие движения кистей рук и пальцев Конвея за счет искусственного замедления выглядели неуклюжими, плохо скоординированными конвульсивными подергиваниями.
– Понизить скорость движения до ста пятидесяти, – сказал он.
Движение зонда с режущей головкой стало более плавным и уверенным. Он преодолел барабанную перепонку и проник в лежащие за ней ткани. За ним в узкий коридор устремились световод, крошечный видеодатчик и инструменты для взятия тканей и жидкостей для анализа. В прорытом Конвеем туннеле стало тесновато.
– Отмечается незначительное повреждение коллатеральных тканей, – проговорил Торннастор. – Однако малые размеры инструментов сводят его к минимуму и делают приемлемым.
– Это новая территория, – негромко отозвался Конвей. – И мы не знаем, что здесь приемлемо. Ага, мы у цели.
Раздвоенная картинка на экране сменилась сильно увеличенным изображением с головки видеодатчика, зонд с которым, казалось, перемещался по лабиринту связанных между собой и полузатопленных пещер. В ярком свете были видны их причудливо изогнутые стенки – розовые с желтоватыми прожилками, поросшие чем-то наподобие странных растений, плотные пучки стебельков кое-где были увенчаны кристаллическими цветами – от бледно-голубых до темно-красных, почти черных. Большинство стебельков были пусты, а на некоторых кристаллики цветов были обломаны, отчего они выглядели деформированными. Крошечные обломки кристаллов покачивались в жидкости на дне «пещер», волнуемой продвигавшимися инструментами.
– Мне понадобится проба жидкости для анализа, – сказал Торннастор. – А также образцы этих плавающих обломков – по всей видимости, это обломки кристаллической ткани. Неплохо было бы также взять и несколько целых кристалликов, если вам удастся отделить их от стебельков. И сами стебельки с целыми цветами мне тоже нужны.
– Хорошо, – сказал Конвей. – Увеличить изображение до двухсот раз.
С помощью соответствующих инструментов было забрано микроскопическое количество жидкости, содержащей обломки кристалликов. Затем резак и щипчики, похожие на гигантские наземные машины, принялись собирать необходимые патофизиологу стебельки и кристаллические цветы.
– Для анализатора достаточно, – сказал Торннастор. – Однако жидкость представляет собой
– Я чувствую твою тревогу, друг Конвей, – прозвучал голос Приликлы, – но она неоправданна. Эмоциональный статус пациента остается неизменным даже на подсознательном уровне, а это самый точный индикатор в тех случаях, когда что-то идет не так, как надо. Инвазивная процедура настолько тонка, что, на мой взгляд, пациент ничего не почувствовал бы, даже если бы не был под наркозом.
Раздался еле слышный шелестящий звук – видимо, это Конвей облегченно вздохнул. Затем он сказал:
– Спасибо за поддержку, маленький друг. Видимо, ты почувствовал, что я в ней нуждаюсь. Но сейчас мы видим перед собой органический телепатический приемник-передатчик, который поврежден и бездействует. А я в школе даже портативный радиоприемник собрать не мог.
Торннастор, оторвав один из своих глаз от анализатора, нарушил затянувшуюся паузу.
– Интересно, – глубокомысленно изрек он. – Жидкость представляет собой сложный раствор металлических солей, в основном – солей меди, с небольшой примесью других минералов, точное процентное содержание которых еще предстоит установить. Впечатление такое, что кристаллы, обладающие едва заметной радиоактивностью, растут в жидкости и присоединяются к пучкам стебельков только тогда, когда достигают окончательной степени роста. Стебельки, помимо того, что они имеют чашеподобные углубления для присоединения кристаллов на кончиках, служат защитным покровом для нервной сети головного мозга. Но в принципе в основном они служат для закрепления и поддержки кристаллов.
Жидкость мы можем репродуцировать, – продолжал Торннастор, – затем можем поместить в нее фрагменты поврежденных кристаллов, вырастить их и облучить соответствующей дозой радиации. Патофизиолог Мерчисон наблюдает за параллельным анализатором в лаборатории и говорит мне о том, что кристаллы формируются настолько быстро, что этот процесс можно завершить в течение часа. За это время мы можем перекусить.
– Что? – ошарашенно вопросил Конвей.
– Друг Торннастор – массивное существо, нуждающееся в частом потреблении энергии, – заметил Приликла, – но сейчас он просто пытается снять эмоциональное напряжение шуткой.
Изображение телепатического органа Туннекиса на экране оставалось неизменным, а разговор хирурга и патофизиолога приобрел такую терминологическую плотность, что О'Мара, как ни силился, не в состоянии был уловить его смысл даже двумя своими разумами. Он очень обрадовался, когда вновь выращенные кристаллы в среде роста были доставлены в операционную и путем медленной инъекции были введены в церебральную жидкость.
И тут даже О'Маре стало ясно, что возникли проблемы.
Свежевыращенные кристаллы упорно отказывались присоединяться к стебелькам. Конвей увеличил изображение в несколько раз и, обливаясь потом и стараясь работать как можно более аккуратно и точно, пытался захватывать кристаллики и подсоединять их к стеблям – увы, тщетно. Эмоциональное излучение в операционной стало настолько интенсивным, что Приликла, дрожа всем телом, был вынужден опуститься и сесть. Наконец Конвей покачал головой, овладел собой настолько, что эмпат перестал дрожать, и оторвал взгляд от операционного экрана.
– Чашечки-рецепторы на концах стебельков по размеру и форме соответствуют нововыращенным кристаллам, – сказал он негромко, – а это означает, что либо выращивание кристаллов прошло не так, как нужно, либо была ошибочно составлена среда для их роста, либо имело место и то, и другое. Поэтому кристаллы либо отторгаются, либо пока не готовы присоединиться к стебелькам. Я надеюсь – вернее, я проявляю безнадежный оптимизм и хочу верить, что дело в последнем и просто должно пройти какое-то время для того, чтобы процесс присоединения начался. В свете вышесказанного, и если ни у кого нет других идей, я предлагаю немедленно закончить операцию в надежде на то, что пациент выздоровеет сам, как это часто бывает.