Космогония и ритуал
Шрифт:
Приобретение души парализует стихийность Ундины. Рыцаря восхищает стихийность, но влечет его к живому психическому существу, объединяющему в себе стихийность (капризность, заносчивость Бертальды) и „душевность“ (покорность судьбе, любовь, преданность). Существо, преодолевшее травму отделения (отвержение Бертальды как приемными, так и настоящими родителями), принявшее судьбу обыкновенного человеческого существа (дочь рыбака), и тем не менее сохранившее любовь к своему творцу (рыцарю), есть существо подлинно человеческое, принявшее во всех отношениях божественный дар души, сумевшее преобразовать этот драгоценный дар из холодной и блестящей драгоценности в живое „кровное“ содержание. Вода, в которую превращается Ундина, — символ неудачи творения, для которого душа осталась пустым даром, причиняющим только боль. Трагедия творца становится трагедией „дара“, который сотворенное существо не сумело преобразовать в живую человеческую душу. Творец умирает с Ундиной и оживает с Бертальдой. Но это уже остается за пределами повести — в той „неопределенной“ сфере, где происходит „борьба за человеческую душу“. Эсхатология здесь означала бы поражение Творца, а душа стала бы, действительно, „даром напрасным“.
В повести Фридриха де ла
1) Наделение стихии душой. Ундина сообщает рыцарю: «Но обрести душу мы, порожденные стихией, можем, только слившись в сокровенном таинстве любви с кем-либо из вашего племени» [51] . Это означает, что обретение души может произойти только ритуально. Через таинство-ритуал „стихийная“ Ундина становится „душевным“ существом, получает „доступ к духовности“, к священному, т. е. меняет свой „онтологический статус“ [52] . Но это изменение, наделение природного существа новой духовной структурой есть процесс в высшей степени драматический, поскольку не имеется никакой гарантии успешного его завершения. Обряды инициации имеют главной своей целью превращение природного, „стихийного“ существа в духовное. Само то, что они предполагают всяческие испытания, вплоть до физических пыток, свидетельствуют о том, что природное существо, чтобы принять в себя духовное начало, должно подвергнуться ритуальному насилию. Это означает, что душа в природном существе есть нечто привнесенное в него извне и не принадлежащее ему изначально. Другими словами, душа есть инородное тело в природном существе, от которого оно стремиться освободиться. Поэтому становятся абсолютно необходимыми ритуальные посвящения, посредством которых душа каждый раз заново пересотворяется, „дается“ и „прикрепляется“ к существу, получающему после этого совершенного над ним ритуального насилия наименование человека.
51
Там же, с. 48.
52
О ритуальном изменении человеком своего „онтологического статуса“, означающего переход от „природного“ к „духовному“, от „профанного“ к „священному“ см.: М. Eliade. Il sacro e il profano, cit.: Idem, La nascua mistica. Brescia 1974; Idem, Miti, sogni e misteri, Milano 1976.
2) Мотив запрета. Ундина приказывает закрыть камнем колодец, таким образом преграждая доступ стихии в „организованный“ мир, определяемый как внутренний в отличии от стихийного, который «способен отражать только внешнюю сторону мира», а «внутренняя же сущность остается ему неведомой» [53] . Душа противопоставляется стихии как внутреннее внешнему, что указывает на функцию души как центра мира, делающего мир укрепленным в самом себе.
53
Фридрих де ла Мотт Фуке, Цит., с. 72.
Мир стихийный, символизируемый водой, есть мир нижний, запрещенный для людей — существ, населяющих верхний организованный мир. Но поскольку основанием его является стихия, то сохраняется связь между „верхним“ и „нижним“. Эта связь символизируется в повести колодцем, который является «точкой соединения Земли с нижними областями» [54] , преграждая „вход“ в водный Хаос, т. е. «неоформленную систему космической материи и одновременно мир Смерти» [55] . В тот момент, когда камень не загораживает более колодца-входа, стихия получает свободный доступ в мир и поглощает рыцаря.
54
. Eliade, Il sacro e il profano, cit., p. 40.
55
Ibid.
Архетипическая схема здесь следующая: стихия одушевляется, „субъективизируется“, получает форму. Но форма переживается стихией как „противоречие“, „насилие“, поэтому она сопротивляется форме, которая всегда есть ограничение, стремится возвратиться к первоначальному своему состоянию, восстает на своего Творца, охватывает его „водами смерти“. Камень, закрывающий колодец-вход, должен препятствовать этому обратному движению к неоформленному и хаотическому, „растворению“ Космоса в Хаосе. Хаос, из которого творится Космос, в тот момент, когда он противопоставляется мировому порядку, становится бездной, стремящейся „втянуть“ в себя все оформленное, поскольку является для него иным, „противоречием“, означает „разрыв уровней“, противопоставление верхнего нижнему. Вследствие этого „разрыва уровней“ возникает «различие в онтологической системе между этими двумя космическими уровнями. Возникает разрыв между уровнем teh~om'а (др.-евр. „бездна“, здесь в значении „водного хаоса“. — М.Е.) и скалой Храма, которая закрывает „вход“, переход от потенциального к оформленному, от смерти к жизни» [56] .
56
Ibid., р. 41.
Рыцарь, соединяясь со стихией, наделяет ее душой, и это влечет для него роковые последствия, т. е. существует возможность не только обратного поглощения стихией всякой формы, но и самого ее создателя. Форма возникает через разделение стихии, но разделенная стихия становится бездной, которая стремится все поглотить и заключить в вечной б е з в ы х о д н о с т и, избавившись таким образом навсегда от боли.
II. Мифология и космогония
3. Мифологические и космогонические источники мотива подсматривания в связи с мотивом запрета [57]
Мотив подсматривания, несомненно, является универсальным архетипическим мотивом. С точки зрения аналитической психологии его можно интерпретировать как невольное заглядывание сознания в бессознательное. Как известно, понятие коллективного бессознательного использовалось Юнгом для обозначения общей (безличной) основы, из которой „вырастает“ всякое индивидуальное сознание [58] . В бессознательном Юнг различает два слоя, коллективный (общее, безличное, составленное из архетипов) и индивидуальный (составленный из комплексов, т. e. вытесненных из сознания содержаний, из сознательных превратившихся в бессознательные). В этом смысле индивидуальное бессознательное можно рассматривать как негативное сознание, которое в силу своей негативности не может быть основанием сознания. Основанием сознания, его „почвой“ поэтому может быть только коллективное бессознательное, которое есть универсальная архетипическая структура, являющаяся «предварительным условием всякого отдельного случая» [59] . Архетипы — это «формы, предрасположения, идеи в платоновском смысле этого слова, которые инстинктивно формируют и влияют на наши мысли, чувства, действия» [60] . Являются ли они биологической данностью или имели происхождение, от решения этого вопроса Юнг устраняется, поскольку он «касается метафизики» [61] . На это можно возразить: утверждение «структура есть то, что всегда (курсив наш. — . E.) присутствует» [62] по существу является метафизическим, так как содержит в себе наречие „всегда“, которое бесконечно превышает эмпирическое время. Кроме того, не менее сомнительным с эмпирической точки зрения было бы заключение типа: это есть, следовательно, оно всегда было. С неменьшим основанием можно предположить: „есть, но не всегда было“. А если когда-то „не было“, то как „стало“?
57
Предварительные материалы к предлагаемой статье опубликованы в виде тезисов: . Евзлин, Запрет на подсматривание: мифологические и космогонические источники, в: Балканские чтения — 2, . 1992, сс. 26-30.
58
См.: С. G. Jung, Il concetto d'inconscio collettivo, cit.
59
С. G. Jung, Aspetti psicologici dell'archetipo della madre, cit., p. 100.
60
Ibid., р. 81.
61
Ibid., р. 100.
62
Ibid.
Для архаического сознания мир в своей актуальной структуре появляется в результате космогонического процесса. Поскольку структура возникла, она содержит в себе элемент нестабильности (хаос, например), т. е. имеет тенденцию к распаду, и поэтому должна поддерживаться и каждый раз, когда это необходимо, возобновляться-пересотворяться [63] . Это означает, что „чистых“ данностей не существует — существуют своего рода „отложения“ процессов. И поскольку процесс никогда не останавливается, невозможно говорить о чем-либо как о данности, как о том, что существовало и будет существовать всегда.
63
См.: М. Eliade, Il mito dell'eterno ritorno, Milano 1975.
Чтобы понять структуру функционально, т. е. с точки зрения целей, необходимо раскрыть ее генезис, поскольку именно процесс становления, заданный неким началом, определяет структуру в основных ее элементах. Сказанное вполне относится к архетипической структуре коллективного бессознательного. Мотив подсматривания, как один из ключевых мотивов, и запрет на него в мифологиях позволяют сказать нечто как о самой структуре, так и о ее генезисе, т. е. о началах. Из этого следует, что архетипический мотив не может быть только психологическим. Прежде всего он есть онтологический. Психологическим он становится в результате „нарушения“ первоначального единства „бытия и сознания“.
Мотив подсматривания с психологической точки зрения, как говорилось выше, можно рассматривать как архетип отношения сознания со своей подсознательной основой. Само понятие „подсматривания“ указывает на то, что это отношение не есть непосредственное и открытое, но закрытое, а посему недозволенное. Причину неврозов (вообще „расстройств“) Юнг усматривает в активизации архетипов и неспособности сознания их интегрировать [64] . Спонтанное явление архетипов провоцирует «древний ужас», вызывает «фатальные следствия» [65] .
64
См.: С. G. Jung, Il concetto d'inconscio collettivo, cit.
65
C. G. Jung, Gli arhetipi dell'inconscio collettivo, cit., pp. 14, 16.