Космопорт, 2014 № 05 (6)
Шрифт:
Он никогда не думал, что подвержен этому заболеванию с красивым названием «ностальгия», о котором рассказывали ребята-кадровики. Профилактическую программу тренировок он всегда проходил с лёгкостью. И даже сурдобарокамера — древнейший вид испытаний космонавтов, применявшийся на заре освоения чёрной бездны, и один из немногих, сохранившийся с тех времён, не был ему в тягость.
Тишина и одиночество… Одиночество и однообразие… В чужом мире они всегда другие, чем на Земле. Глухое, враждебное, непостижимое безмолвие и бесконечность соединялись в одном коротком слове — НИКОГДА и делали его ёмким, пугающе ощутимым и понятным…
Но
И вот случилось — человек затосковал!..
Это была мучительная, не выразимая определёнными словами боль, постоянно живущая в нём, что бы он ни делал, где бы ни находился: в оранжерее, у приборов, за книгами или шахматами.
Всё началось, когда он получил сообщение, что на Красную планету направлена комплексная экспедиция и среди членов экипажа — она, светловолосая девушка с рыжими смеющимися глазами, биолог из выпускной группы Института космической медицины.
…Они встретились во время работы отборочной комиссии на Красную планету.
Она оказалась единственной девушкой среди претендентов. Помнится, он тогда подумал, что шансов выдержать конкурс у неё маловато. И на месте членов комиссии он бы отказал ей: уж очень невнушительно выглядела она возле могучих атлетов: маленькая, хрупкая, почти прозрачная.
Конечно, её не взяли. Она плакала безутешно, как ребёнок, размазывая по лицу слёзы, а он утешал её. Вернее, стоял рядом, а девушка в перерывах между рыданиями выкрикивала ему в лицо всё, что она думает об этих «крупнокалиберных долдонах» и молотила кулачками его по груди.
А потом она резко прекратила рёв и твёрдо сказала: «Всё равно добьюсь! А теперь пойдём бродить!»
И они отправились… Где только они не были в ту ночь! И она говорила, говорила, смеялась и снова говорила… А он слушал и молчал. Разве можно любовь заточить в слова? А о другом говорить он не мог.
Человек шёл, размеренно вдавливая подошвы в сыпучий песок. Один датчик, другой, третий… Переставить дорожки, сменить ленту, положить кассету в сумку и — дальше. Простая операция. Движения автоматические, не требующие участия мозга. И он свободен для мыслей, мыслей о корабле, который летит с Земли.
Последнее время он постоянно думал о нём и… боялся. Боялся вновь увидеть её. Боялся прочесть в рыжих глазах равнодушие. Боялся аварии, глупой случайности, в результате которой мог навсегда потерять её…
Песок, песок… Кругом песок… Что делать здесь биологу?
Вот и последний пункт. Дорожка, лента, сумка — всё. Но что это?.. Обрывок ленты? Когда он её выронил? Странно. Лента меняется вместе с кассетой. Человек с трудом нагнулся, разглядывая находку. Нет, это не лента. Тонкие, бледные, иссушенные адской жарой полоски, полузасыпанные песком. За шесть месяцев он не видел ничего кроме красного песка. Человек осторожно разгрёб холмик. Растение?!.. Невероятно!.. Первое растение безжизненной планеты?!
Он не раздумывал ни минуты. Выложив кассеты, освободил сумку (за ними придётся вернуться!), достал сапёрную лопатку (давнишняя привычка геолога — всегда иметь при себе, уходя в маршрут), бережно, не спеша, подкопал со всех сторон растение и поместил в сумку.
То, что он сделал — лишить растение естественной среды обитания, не изучив его, было кощунством. С общепринятой точки зрения. Но всегда ли человек руководствуется одним разумом?.. Тем более растение погибало, в этом он не сомневался. Лишь у самого основания, в тёмно-бурых образованиях, напоминающих венозные узлы на больных венах, ему почудилось, теплилась жизнь. И он должен был, во что бы то ни стало сохранить её! Сохранить для той, которая летит сюда. Как учёный он понимал, что не мог бы сделать ей большего подарка, чем этот.
Впервые за много дней человек не чувствовал протяжённости времени. Впервые он спал без сновидений.
— Орфей, Орфей!.. Я — Орхидея. Связь!
— Здесь Орфей. Слышу хорошо. Как дела?
— Порядок. Как у тебя?
— Жду вас.
— Будем через десять суток. До свиданья. Связь по расписанию. Конец.
— Понял. Конец связи.
Теперь вся его жизнь заключалась в этих нескольких бесцветных лепестках, которые он принёс из красной пустыни и поместил в оранжерее под окном.
Он не имел ни малейшего представления, как выхаживать гибнущее растение, тем более с чужой планеты. Нужны ли ему тепло, свет, влага? Когда, сколько? Какие витамины должны присутствовать в почве, минимальный и максимальный циклы растения? Человек не отходил от него, как врач не отходит от постели тяжелобольного.
Временами ему казалось, что растение погибло, и тогда его охватывало отчаяние, и человек опускался на колени, склонялся над ним и шептал нежные, сумасшедшие слова, которые, оказывается, прятались в его сердце. Этот стебелёк должен выжить, обязан! Ради неё! Ради его любви к ней…
И чудо свершилось — растение выжило.
Оно не походило ни на одно земное, известное ему растение. Впрочем, он никогда не был силён в ботанике, но бурый, змееобразный стебель с чёрными игольчатыми листьями-отростками казался ему прекрасным.
А на шестой день растение зацвело! Огромный снежно-белый красавец с двумя тёмными глазками в центре венчал стебель. Тонкий, едва уловимый аромат поселился в оранжерее.
Весь день человек провёл возле цветка. Весь день приподнятое настроение не покидало его. Человек балагурил, подтрунивал над собой и даже пел! Теперь он не боялся прилёта звездолёта. Теперь он считал дни, часы, минуты, которые осталось прожить без неё. Снова и снова он представлял, как приведёт светловолосую девушку сюда, в оранжерею и подарит цветок. Представлял, как выгнутся дугой тонкие брови и удивлённо округлятся глаза с тем, чтобы в следующее мгновение засиять, как два маленьких солнца. Человек засмеялся. Наверное, так выглядит счастье…
Он назвал цветок — Орхидея, её позывной, — дать имя девушки он не посмел.
На следующее утро человек проснулся с мучительной головной болью. Резкий горьковатый запах миндаля, едва уловимый накануне, заполнил станцию. Дрожали руки и ноги, и любая попытка изменить положение тела вызывала противный приступ тошноты. Это было непривычное и неприятное чувство.
Убрав искусственное затемнение, создающее на станции иллюзию земной ночи, и взглянув на анализатор воздуха, человек понял причину своего недомогания. Прибор бесстрастно фиксировал повышенное содержание угарного газа. Это было ЧП, и теперь он был обязан действовать строго по инструкции: надеть скафандр, включить очистительную установку, перекрыть отсеки герметическими перегородками и немедленно доложить о происшествии на Центральную базу.