Коснуться твоих губ

Д'Алессандро Джеки

Она невесело рассмеялась, отведя глаза. Вопреки голосу рассудка он ласково сжал ее пальцы.

Она снова повернулась к нему, и он отпрянул — такой огонь пылал в ее глазах.

— Недобр? — повторила она каким-то не своим голосом. — Да, он был недобр.

Гнев ее погас так же внезапно, как и вспыхнул. Осталась лишь растерянность. Она задрожала и закрыла глаза. Слезинка, скатившаяся по ее бледной щеке, упала на манжет его рубашки.

Ад и преисподняя, так этот мерзавец заставил ее страдать! Страдать разумом и духом. Боже Всемогущий, неужели тело ее тоже страдало? Бешенство

охватило его. В глазах стало красно.

Новость о том, что она выходит за Дарвина, он принял со стоическим смирением. Как бы он ни любил ее, он знал, что никогда не сможет даже ухаживать за ней, не говоря уже о том, чтобы жениться. Графской дочери ему нечего было предложить.

Кроме любви. И доброты. На память пришли ее слова: «Я часто сидела на утесе, глядя на море, и думала, каково это прыгнуть…»

При мысли о том, что Дарвин дурно обращался с ней, ему стало не по себе. Господи, если бы он знал…

«И что бы ты сделал? — спросил он у себя. — Что ты мог сделать?» Он знал что. Он, посвятивший свою жизнь выполнению закона, убил бы этого мерзавца. Но почему, черт побери, ее братец этого не сделал?

Она открыла глаза и посмотрела на него. Наверное, он выдал свои чувства, потому что взгляд ее потеплел.

— Благодарю вас за то, что вы разделяете мой гнев. Вы всегда были верным другом. Но в то время ничего не могли сделать.

Верным другом. Понимает ли она, что он отдал бы все на свете, лишь бы стать для нее чем-то больше, чем друг?

— Ваш брат, — с трудом выговорил он, — он знал?

— Он знал, что я несчастлива, но не знал, до какой степени. Он навестил меня, вернувшись с войны. Увидел синяки у меня на руках. Я сказала, что упала, но он не поверил, видимо, слышал о наклонностях Дарвина.

Адам стиснул зубы, с трудом сдерживая нарастающую ярость.

— Почему же вы защищали это чудовище?

— Боялась за брата. Убей он Дарвина, его за это повесили бы. Брат избил его до полусмерти и пригрозил прикончить, если тот когда-нибудь снова посмеет ударить меня.

— И он посмел?

— Да. Но случалось это уже не так часто. Я… я никогда не говорила Эрику. Когда наконец я перестала сражаться с Дарвином, он, очевидно, утратил ко мне интерес и занялся другими женщинами. Эрик знал только, что Дарвин мне изменяет.

Он бил ее. Унижал. Изменял ей, этой прекрасной благородной женщине, которую Страттон полюбил с первого взгляда, когда оба они были совсем еще юными.

— Почему вы не оставили его?

— Я сбежала через месяц после свадьбы. Он нашел меня в трактире в пятидесяти милях от Корнуолла и сказал, что, если я снова убегу, он убьет моего брата. Я… я не хотела говорить вам об этом, сама не знаю, зачем сказала.

Когда он представил себе Маргарет, избитую, всю в слезах, ему захотелось вырыть этого мерзавца Дарвина из могилы и убить. Как же это ее брат не удавил его голыми руками?

И тут он все понял. Граф Уэсли направил свою ярость в другое русло и, рискуя жизнью, спасал девушек с такой же судьбой, как у Маргарет.

— Появись у вас возможность бежать, но при этом никогда больше не вернуться домой, к семье, воспользовались бы вы ею, чтобы не вступать в брак с ненавистным вам человеком?

Она

не раздумывая ответила:

— Да.

Это единственное слово, произнесенное почти шепотом, буквально потрясло Адама. Вот уже пять лет он ищет Похитителя Невест. Преступник, который разрушает семьи и губит браки. А Маргарет приняла бы его помощь, чтобы избежать брака с Дарвином, и ей не пришлось бы так страдать.

Адам был в смятении. Он гордился своей честностью и прямотой. За похищение полагается виселица. И он не может преступить закон.

— Вы пожалели, что сказали мне об этом. Но почему?

Она опустила голову.

— Мне не хотелось, чтобы вы обо мне дурно думали.

Сердце его болезненно сжалось. Дрожащей рукой он приподнял за подбородок ее лицо.

— Я не смог бы думать о вас дурно. — Господи, да для него она самая лучшая. — Мне очень жаль, что вы столько страдали.

— Благодарю вас. Но теперь я свободна. И вернулась в дом, который люблю, к своему брату.

Он почувствовал укол совести. Ведь через час ее брат окажется за решеткой.

Ее губы тронула улыбка.

— А сегодня я обрела сестру, и у меня появился шанс стать счастливой. — Она осторожно высвободила руку. — Пойду поздравлю новобрачных. Не хотите ли пойти со мной?

Не успел он ответить, как услышал позади себя кашель.

— Прошу прощения, мистер Стратон, мне нужно с вами поговорить.

Адам узнал голос Фарнсворта и весь напрягся. Поклонившись леди Дарвин, он сказал:

— Я вернусь через несколько секунд.

Она склонила голову и направилась к толпе поздравляющих.

— Итак? — повернулся судья к своему помощнику.

Тот вынул из кармана кусок черной ткани и протянул Адаму:

— Это я нашел в спальне лорда Уэсли, сэр. За скрытой панелью под письменным столом. Нет сомнений, что это маска Похитителя Невест.

Не успели Самми с Эриком появиться перед гостями, как на них налетела миссис Бриггем.

— Вот ты где! — Она так сжала дочь в объятиях, что едва не сломала ей ребра. Но Самми не пыталась высвободиться — ведь неизвестно, когда они снова увидятся. — Я так счастлива за вас, — сказала Корделия, шмыгая носом. Затем прошептала дочери на ухо: — Жаль, что у нас нет времени обсудить, сама понимаешь что, но я уверена, граф знает, что нужно делать.

Отступив, она вытерла глаза кружевным платочком и застрекотала. Потом огляделась в поисках скамьи, чтобы упасть в обморок, но не нашла и глубоко вздохнула. Когда же к ним подошли Лидия Нордфилд с дочерью, обе надутые, Корделия просияла.

— Лидия! — воскликнула она и обняла свою соперницу с таким восторгом, что у той лицо вытянулось. — Не волнуйтесь, Лидия. Я уверена, Дафна найдет славного джентльмена. Когда-нибудь.

Миссис Нордфилд издала какой-то странный звук и одарила собеседницу ледяной улыбкой. Миссис Нордфилд и Дафна с чопорным видом пожелали Самми счастья. Миссис Нордфилд, прищурившись, перевела взгляд с Дафны на Самми и обратно. Видимо, хотела сказать: «Если Саманта Бриггем сумела стать графиней, моя Дафна, разумеется, станет маркизой или герцогиней». Так, по крайней, мере думала Самми.