Костотряс
Шрифт:
— Капитан Клай, хоть вы и не планировали так быстро возвращаться в город, я все же рада вас видеть. И… — она замялась, не зная, как лучше выразить просьбу, — надеюсь, я могу попросить вас еще об одном маленьком одолжении. В моих силах сделать его выгодным, а вам это практически по пути.
— Хм… выгодным?
— Очень даже. Как вылетим из форта, я хотела бы сделать остановку у моего старого дома. Хочу показать Зику, где я когда-то жила. А мой муж, как вы помните, был человеком богатым. Мне известно, где спрятана часть его денег; даже самые усердные мародеры не нашли бы их все. Там
Зик выпалил, словно и не слышал остального:
— Честно? Ты возьмешь меня с собой? Покажешь старый дом?
— Честно, — подтвердила она, хотя от этого в ее голосе прорезалась почти стариковская усталость. — И возьму, и покажу. Я все тебе покажу, — добавила она. — Если, разумеется, наш славный капитан окажет нам любезность и подвезет нас.
Из-за кормы «Наамы Дарлинг» показался Кроггон Хейни. Его запас ругательств еще не иссяк.
— Надеюсь, Бринк сейчас отлично проводит время на моем корабле, потому что я убью его, когда поймаю, совсем убью! [24]
24
Историю капитана Хейни и его корабля Чери Прист продолжила в повести «Клементина» («Clementine»).
Клай глядел на него, прищурившись, — скорее насмешливо, чем недоверчиво.
— Думаю, в интересах наживы его можно будет уговорить на небольшой крюк. И вообще, это мой корабль. Так что заскочим к вам домой, если хотите. Там есть куда причалить, ну или хотя бы якорь привязать?
— Во дворе стоит дерево — большой старый дуб. За эти годы он, конечно, засох, но дирижабль уж как-нибудь удержит на несколько минут.
— Поверю вам на слово, — произнес гигант. Он окинул взглядом ее, затем мальчика и добавил: — Можем взлететь, когда вам будет угодно.
— Как только вы будете готовы, капитан, — отозвался Зик и обнял мать за талию, напугав и в то же время обрадовав ее.
Брайар было приятно, хоть и чуточку грустно. Она всегда сознавала, что однажды ее сын вырастет, но не ожидала, что так скоро, — и не уверена была теперь, как с этим быть.
Она вымоталась до невозможности, глаза болели от многодневного недосыпа и беспокойства, не говоря уже о злополучном ударе в висок. Она прислонилась к сыну и положила бы ему голову на плечо, не будь на ней старой отцовской шляпы.
Бросив взгляд через плечо и убедившись, что рабочие закончили с последними инструментами, Клай спросил Фаня:
— Родимера погрузили на борт?
Китаец кивнул.
— Ах да, Родимер, — сказала Брайар. — Помню его. И немного удивлена, что он не вышел поболтать.
Капитан без церемоний объявил:
— Он погиб. Что-то там повредил во время крушения — не то чтобы сломал, а внутри… ну, вы понимаете. Сначала вроде держался, а потом взял и помер. И теперь… не знаю даже. Наверное, отвезем его домой. Пускай его сестра решает, что с ним делать.
— Какая жалость… Он мне нравился.
— Мне тоже, — признался Клай. — Но с этим ничего не поделаешь. Идем, хватит нам здесь торчать. Мне уже осточертела эта маска.
Не прошло и получаса, как «Наама Дарлинг» оторвалась от земли.
Капитан начал взлет с осторожностью, проверяя работу двигателей, баллонов и руля. Для махины таких размеров дирижабль поднимался довольно легко, и вскоре форт остался далеко внизу.
Кроггон Хейни с ворчанием занял место Родимера и взял на себя роль старшего помощника. Фань, пристегнувшись к креслу, исполнял обязанности штурмана в полном молчании — при помощи жестов и кивков. Брайар с Зиком устроились в углу, у слегка растрескавшегося лобового стекла, и смотрели на город.
— Пока что пойдем низом, через Гниль, — сказал Клай. — Если заберемся выше, напоремся на боковой ветер, а я с этой птичкой хочу быть понежнее, пока не буду уверен, что все работает как надо. А теперь посмотрите вниз и налево. Видите вокзал?
— Вижу, — откликнулась Брайар.
Внизу услужливо подставленными пальцами сплетались пешеходные мостки, ведущие в квартал, где стояло близ прибрежной полосы, вплотную к великой Сиэтлской стене, недостроенное здание вокзала. Света костров вполне хватало, чтобы все разглядеть, а люди, которые за ними присматривали, казались маленькими, как мыши.
«Наама Дарлинг» поплыла в опасной близости от вокзальных часов, и на них тупо уставился пустой циферблат величиной со спальную комнату. Ни механизмов, чтобы отмечать время, ни стрелок, чтобы его показывать. Это был символ тщетных усилий и несбывшихся надежд.
Воздушный корабль скользил над улицами, которые постепенно наводнялись трухляками. Те передвигались кучками и стайками, бестолково отскакивая от стены к стене, как стеклянные шарики, высыпавшиеся из ведра. Брайар прониклась к ним огромной жалостью, всем сердцем желая, чтобы кто-нибудь однажды их всех перебил — всех до единого. Они ведь когда-то были людьми и заслуживали лучшей участи.
Взяв курс на вершину, дирижабль полетел над склоном холма, самого высокого в городе. Брайар подумала о Миннерихте и засомневалась. Пожалуй, лучшего заслуживали не все из них. Лишь некоторые.
И она перевела взгляд на сына, сидевшего рядом. Он тоже смотрел в окно, на тот же город-катастрофу. И улыбался — не оттого, что город был красивым, а оттого, что все-таки победил его и что получит теперь единственную награду, к какой стремился. Брайар поглядывала на него искоса, чтобы не привлечь его внимания пристальным взглядом. Она так хотела, чтобы он улыбался, и гадала, много ли радости еще осталось в этой улыбке.
— Миссис Уилкс, мне не помешал бы ваш совет, — подал голос капитан Клай. — Я знаю, что вы жили где-то на холме, но точного места не назову.
— Туда. — Она показала пальцем. — Вдоль Денни. Выше по склону и слева. Большой такой особняк.
Он вырос из грязной, низко стелющейся пелены газа, подобно крошечному замку, — серый дом, ракушкой прилепившийся к круче и весь как будто бы состоящий из углов. Брайар разобрала очертания плоской башенки и площадки с перильцами на крыше, пышную отделку водостоков. От светлой расцветки милого старого гнездышка осталось ровно столько, чтобы выделять его во тьме.