Костры Фламандии
Шрифт:
– Правда, моего слугу, – громко сказала Власта, – немного обижает то обстоятельство, что приходится служить кому-либо другому, кроме горячо обожаемой им графини Дианы. Но, думаю, ему придется смириться с этим. Я права, Кара-Батыр?
– Для меня свято все, что велено госпожой де Ляфер… – смиренно уточнил татарин.
– Именно так я все и восприняла. А теперь – немедленно в город, мои суровые воинственные слуги; как можно быстрее в город, – проговорила она, явно подражая графине Диане. – Ибо еще немного – и мы окажемся перед конной лавиной врагов.
– Каких еще врагов? – не понял Гяур, садясь на своего ширококрупого коня.
– Вам лучше знать. Очевидно, испанцев.
– Они что, очень близко? – встревожился полковник.
– Считай, что уже совсем рядом. Припав к земле, услышишь топот сотен копыт.
Однако припадать к земле уже было поздно. Взлетев на передок экипажа, татарин развернул его с такой резкостью, что чуть было не перевернул, и погнал лошадей в сторону Дюнкерка.
– Что же ты до сих пор молчала об этом, Власта?! – крикнул он, держась рядом с приоткрытой дверцей экипажа, которую девушка придерживала рукой, словно ожидала, что князь захочет оставить седло и присоединиться к ней.
– Извини, я иногда забываю, что то, что известно мне, не всегда известно окружающим, – спокойно просветила его провидица.
– Понимаю, ты тоже имеешь право кое-что забывать, – с явной укоризной молвил Гяур. – Но только не в тех случаях, когда рядом наши враги.
– Э-э, постойте, мой храбрый полковник! А почему на сей раз вы в очередной раз не потребовали, чтобы я прекратила «бредить»?
Как только экипаж провидицы поднялся на возвышенность, Гяур чуть приотстал от него и в течение нескольких минут гарцевал на своем Роздане, осматривая окрестности. Просто взять и отмахнуться от предсказания Власты князь уже не решался. Но в то же время колкое замечание провидицы явно задело его самолюбие. Хотя и понимал, что девушка права: действительно, в этот раз подвергнуть ее слова сомнению он почему-то не решился. Уж не от страха ли?
Другое дело, что даже отсюда, с достаточно высокого холма, ничего такого, что предвещало бы приближение врага, он так и не заметил. В городе тоже, очевидно, ничего не подозревали. Полковник видел французских солдат, прогуливавшихся с подругами по лужку недалеко от валов. Видел новобранцев, которые с самого утра, под присмотром опытных кавалеристов, занимались боевой вольтижировкой [33] на своих пока еще плохо объезженных лошадях. Словом, и крепость, и расположенный к северо-востоку от него небольшой город по-прежнему казались мирными и разгульно безмятежными.
33
В кавалерийских частях в систему вольтижировки входили всевозможные гимнастические упражнения и сабельные приемы, позволявшие отрабатывать основы поведения воина во время конного боя.
«Так, может, предупредить? – мелькнуло в сознании Гяура. – Но на что сослаться? На пророчество? Засмеют. И кого предупреждать, полупьяных привратников?»
При выезде на дорогу, ведущую к крепости с юго-запада, им пришлось несколько минут подождать, пропуская эскадрон французских кирасир. Французы, казалось, все, как один, были полупьяны и беспечны. Бокового охранения у них не наблюдалось. Разведчики местность не осматривали.
Единственное, что их заинтересовало – черноволосая, смуглолицая девушка, выглядывавшая из экипажа, на передке которого восседал широкоскулый, со старательно выбритой головой, кучер-татарин. При этом никакого внимания на сопровождавшего экипаж офицера, одетого в мундир неизвестной армии, кавалеристы не обращали. Словно его и не существовало.
Куда больше заинтересовало их то, что командир эскадрона, пытавшийся приблизиться к девушке и лично засвидетельствовать свое почтение «лучезарной мадемуазель», был выбит из седла собственным взбесившимся конем и под дикое ржание лошадей и наездников скатился чуть ли не под ноги лошадям, запряженным в экипаж.
– Взгляните, при виде этой красавицы даже жеребцы начинают беситься! – прокомментировал конфуз своего командира могучий рыжеусый лейтенант. – Среди местных дам такой колдовской красотки припомнить я что-то не могу.
– Потому что таких обычно вздергивают по суду инквизиции! – зло прокричал командир эскадрона, с трудом поднимаясь с земли.
Подождав, пока уляжется пыль и утихнет ржание уставших кирасирских коней, экипаж и Гяур наконец смогли выехать на дорогу. Однако, не проехав и полмили, Власта вновь приказала Кара-Батыру остановиться. Приблизившись к ней, Гяур вначале взглянул на видневшийся впереди, между двумя охранявшими дорогу холмами, пост французов. Однако Власта смотрела не на солдат, а на небольшую рощицу, раскинувшуюся на склоне возвышенности, что змеей извивалась слева от дороги.
Переведя взгляд туда же, полковник заметил в глубине негустой рощицы тело повешенного. Чуть ближе к дороге, у кустарника, лежало тело еще одного человека, которого солдаты, очевидно, зарубили. А на редколесье между ними мирно паслась так и не выпряженная из убогого старого экипажа пара лебедино-белых лошадей.
Власта не произнесла ни слова. Да в этом и не было необходимости. Гяур и так понял, какими словами девушка могла наказать его за то, что не поверил в страшное предсказание на брачном ложе под кроной столетнего дуба.
Старый граф де Борнасье оказался в высшей степени любезным и гостеприимным господином. Стол, который он велел накрыть для нагрянувшей к нему четы, предназначался, как показалось Диане, явно не для них, а для приема если не Анны Австрийской вместе с юным королем Людовиком XIV, то, по крайней мере, кардинала Мазарини или принца де Конде. Одних только вин было выставлено на стол столько марок, словно ими собирались угощать все только что прогарцевавшие по улице эскадроны.
Впрочем, довольно скоро выяснилось, что у хозяина был свой интерес к графу де Корнелю. Проведав от слуги, что граф работает в ведомстве министра иностранных дел, он тотчас же прикинул, что каким-то образом тот мог бы повлиять на судьбу его двадцатилетнего потомка, умудрившегося в течение года сменить три места чиновничьей службы.
Непродолжительная работа в каком-либо посольстве, скажем, в Лондоне, Венеции или Вене – это как раз то, что вполне удовлетворило бы его отцовские амбиции, когда сын возвратится в Дюнкерк, чтобы принять по наследству свой родовой дворец.