Костры партизанские. Книга 2

Селянкин Олег Константинович

— Позволь спросить тебя, Михась, неужели ты только по фамилии белорус? — продолжал ворковать пан Власик. — Мы, как бог велит, считали тебя братом по крови, если не по вере. Или ты не знаешь, кто мы есть, кого представляем? Не ведаешь, что давненько служишь нам. Белорусской народной самопомощи? Или ты не по велению своего сердца примкнул к нам? Плату за услуги брал, а за какие — не знаешь?

— Какую плату, за какие услуги? — пробормотал Стригаленок, который по-настоящему испугался только теперь.

— Какую плату, за какие услуги, спрашиваешь? — и

вовсе развеселился пан Власик. — Об услугах сам вспомнишь, а что касается платы… Позволительно спросить, а откуда у тебя, раб божий, взялись хотя бы те сережки, что сейчас в ушах нашей сестры красуются?

Пан Власик даже на мгновение не повысил голоса, он все время журчал ласковым ручейком, но внутри Стригаленка все будто окаменело от холода, от сознания того, что вот оно, то самое худшее в жизни человека, что и врагу своему не всегда пожелаешь.

Долго говорил пан Власик. Из его слов Стригаленок и понял, что Дмитро командует особым отрядом, за самостийную Белоруссию бьется, не жалея себя. И что сейчас у Стригаленка нет другого пути, кроме как по-прежнему помогать этому отряду. Подсказками, информацией. Будет верно служить — все у него появится: и богатство, и простое человеческое счастье, которое только на грешной земле и обитает. А если хитрить, лукавить попытается…

— Между прочим, я и очень злым бываю, — по-прежнему ласково улыбаясь, почти пропел пан Власик. — Не веришь? Вот тебе Христос! — И он перекрестился. — Да ты, Михась, лучше спроси у Дмитро мою кличку. Ту самую, которой меня братья по борьбе наградили. Ну спроси, спроси!

— Зачем мне она, та ваша кличка?

— Как зачем? — изумился пан Власик. — Для большего познания меня, чтобы точнее знать, что тебя ожидает, если… Ты, Дмитро, скажи ему мою кличку, сейчас же скажи!

— Вурдалак! — будто выругался Дмитро.

— Во, Вурдалак! — обрадовался пан Власик. — А знаешь ли ты, раб божий, чем славится это творение рук дьяволовых?.. По глазам твоим вижу, что известно тебе это… Вот и мотай на ус, все мотай, пригодится! — Сказал это и сразу же заторопился: — Ну, Митенька, побредем дальше, побредем! И у нас с тобой делов полнехонько, и ему, брату нашему, с дороги дальней и трудной вкусить жизни земной надобно. А сестре Гале я скажу, чтобы не обижала тебя, что ты хороший, ты сам все поймешь, обязательно поймешь! — И, снова перекрестившись на образа и беззвучно пошевелив почти бескровными губами, он вылез из-за стола, направился к двери, даже не покосившись в сторону Стригаленка.

Не простился с ним и Дмитро, только опалил взглядом. Зато Рашпиль не поленился, подошел, сунул в колени Стригаленку маленький узелок и шепнул:

— Вурдалак!

Ушли они — из кухни выпорхнула Галинка, заметила узелок, к которому Стригаленок пока боялся даже прикоснуться, взяла его, развернула на столе и тотчас радостно всплеснула руками:

— Глянь, Михась, да тут целое богатство!

На кой черт ему богатство, если вся душа заплевана?

2

Четверо суток Юркины разведчики рыскали там, где был последний бой с карателями, во все овраги, под все кустики заглядывали, но даже малого следа Марии Вербы не обнаружили. О чем и доложили, вернувшись в лагерь роты.

А Стригаленок никого не искал, он просто брел, подавленный бедой, обрушившейся на него. Подумать только: он стал платным информатором националистической банды, предателем стал! А с чего все началось? С самого малого, с того, что тайком от товарищей к бабенке смазливой побегивать стал…

Самое же страшное — не видно выхода из этого тупика, в который загнала его судьба. Вот и брел, опустив голову, только под ноги себе глядел. И вдруг слева из кустов кто-то чуть слышно окликнул:

— Стригаленок!

Он мгновенно остановился, замер. Но повернуться на голос не спешил: может, все же выгоднее сигануть за ближайшее дерево?

— Стригаленок! Здесь я! — снова позвал гот же голос; в нем не было требовательности, он не приказывал, а упрашивал услышать его.

Стригаленок решительно шагнул к кустам. Там он сначала увидел сержанта Устюгова, числившегося погибшим. Тот многозначительно прижимал палец к запекшимся губам. Стригаленок еще не вполне осознал, что значит этот жест, а глаза уже остановились на девахе, которая, свернувшись калачиком, спала рядом с Устюговым, прикрытая его ватником. Русые волосы выбились из-под ее головного платка, не прядями, а какими-то сосульками упали на лицо.

— Кто такая? — шепотом спросил Стригаленок, опускаясь на корточки рядом с Устюговым.

— Машенька, — вырвалось у сержанта, и, словно оправдываясь, он торопливо пояснил: — Вторую неделю меня прет… Табачком не богат? Мой-то раскис, а она — некурящая, известно — баба. — Последние слова прозвучали оправданием.

Они свернули по цигарке, но стоило Стригаленку лишь раз стукнуть железякой по кремню, высекая искру, Мария немедленно открыла глаза. Вроде бы ни страха, ни удивления не было в них, но Стригаленок сразу увидел, что ствол ее автомата уже нацелен ему в грудь.

Спокойную готовность Марии в любую секунду дать прицельную очередь заметил и Устюгов, поэтому он сказал поспешно:

— Это свой, Машенька, Михась Стригаленок из нашей роты. Из разведчиков.

Тогда она неторопливо встала и, повернувшись к ним спиной, оправила одежду, сбившуюся во время сна, забрала волосы под платок и спросила:

— Далеко еще до ваших шагать?

— Около трех километров, — почему-то поспешно ответил Стригаленок.

— Тогда пошли?

Стригаленок подумал, что значительно проще добежать до роты и вернуться сюда с товарищами, чем переть на себе Устюгова, — в нем наверняка килограммов восемьдесят, но сегодня, как никогда, велико было желание утвердить себя в собственных глазах (и в глазах товарищей — тоже), поэтому он молча выпрямился. А Мария протянула ему руки, сказала:

— Берись. Как в школе учили. Или не сдавал нормы на значок ГСО?

Они крепко переплели руки, потом, пригнувшись, дали Устюгову возможность сесть, выпрямились и пошли.