Костры Сентегира
Шрифт:
«Такое чувство, что я после того потерял сознание так прочно, что мои алчные мучения прошли мимо, нисколько меня не задев, — подумал Сорди. — И голода я в самом деле не испытал. Но Карди — она-то откуда взялась? Где она существовала между обоими моими жестами — первым в досмертии и вторым — в посмертии? И откуда, кстати, взялись эти мысли о несуществовании?»
— Не тормози, юноша, — ворчливо проговорила здешняя и вполне осязаемая Карди. — В то уютное гнёздышко, куда я собиралась тебя направить, мы не поспеваем, но есть шанс до темноты устроиться неплохо. Правда, в отличие
Тем временем они отошли в сторону от большой тропы, прошли по уступам, что сходили за дорогу, по видимости, лишь в глазах местных жителей, и приблизились к очередному склону, сплошь покрытому вертикальными складками.
Карди указала на щель почти в рост человека, что пряталась в одной из складок:
— Вот, давай сюда. Или нет, конечно. Сначала рискует мастер, потом подмастерье.
Она сняла плащ, подвинула саблю ближе к переду, повернулась боком, как-то сразу сузилась вся и начала протискиваться.
— Да сюда впору одной змее пролазить, — сказал Сорди ей вслед.
— Ты не представляешь, малый, насколько ты прав, — хихикнуло оттуда нечто вроде эха. — Вот и вообрази себя ею. Или диггером: не развлекался этак до того сакраментального обращения?
— Нет, только спелеологом немного.
— Отлично! Вот вернись мыслью в свое грешное и разнообразное прошлое — и валяй.
Как ни странно, кожу он с себя не содрал; даже одежда осталась почти невредимой. Пара-другая царапин на рукавах куртки, каменное крошево на ткани свёрнутого и протянутого перед собой ягмурлука — и всё.
Внутри оказалось просторно: ход не тянулся коридором, как в прошлой пещере, а обрывался в довольно глубокую впадину с гладкой, как бы даже отполированной стенкой, по которой подошвы скользили с опасной прыткостью. Зато искать или зажигать свет не понадобилось: здесь слегка фосфоресцировал сам воздух, вернее — некая взвесь парящих в нём частиц. А внизу мертво стояло круглое озерцо с тёмной, тяжёлой на взгляд водой и широкими песчаными берегами.
— Споры, — отрывисто сказала Карди, опуская ношу на влажный песок. — Светящиеся споры. Это от растений здешних — вон какие бороды на дальнем склоне. Снова мох или, верней сказать, водоросль. Вообще-то не опаснее болотной гнилушки, но зрелище имеем недурное.
В самом деле — стоило глазам чуть отойти от вечернего солнца, как замерцали уже стены грота, песок и даже вода.
— Можно пить с берега внаклонку или прямо из горсти, если ты хочешь, — продолжила Карди. — Но не очень рекомендуется. Лучше подожди, пока устроимся в задних помещениях.
Они обошли озеро по краю, поднялись по противоположной стороне чаши — растения не скользили, а лишь слегка пружинили — и увидели низкую арку хода. Идти по ней можно было лишь пригнувшись, а позже — и вообще ползком.
Когда запыхавшийся и вконец истомлённый Сорди сумел, наконец, подняться на ноги, его старшая уже била кремнем о кремень, зажигая огонь в светильнике чугунного литья.
— Хорошо быть запасливой, что скажешь?
— Хорошо весьма. Это всё ты с собой принесла?
— Только камушки. Ты примечай — металл тяжёлый, работа местная. Богатая.
Узор вокруг глубокой плошки был неожиданно изысканный — крылатая змейка с раскрытой пастью. Жало в виде языка пламени перевешивалось внутрь сосуда — оттого казалось, что огонь в нём есть продолжение самого гада.
— Затейливо, — ответил Сорди. — Да, прости, я могу отпускать по делу какие-никакие замечания?
— Конечно, юноша. Запрет на слова и даже на вопросы — вовсе не самодурство: ты должен учиться слышать те тихие ответы, что звучат здесь со всех сторон.
Когда они поели — нечто вроде толокна, заболтанного водицей, которая была запасена у них во флягах с прошлого раза, — Сорди высказался вторично:
— Карди, это я по твоему примеру стал вегетарианцем или окрестная натура подсказывает?
— Говоришь в том смысле, что ты моей затирухой не наелся?
— Ну… не знаю. Живот вроде набил, а морального удовлетворения как не было, так и нет.
— Знаешь, тут место особое. Впрочем, во всем Динане места особенные, а в горном Лэне — тем паче. Вот как было, или не было, или в какой-то мере всё-таки существовало царство пресвитера Иоанна.
— Умберто Эко, «Баудолино». Да, я читал.
— И только-то? Маловато. В таких книгах поселяться внутри надо, чтоб их суть познать. Знаешь, как твои православцы здесь оказались? Динан по своей природе точно книга, страницы которой перелистывает нездешний ветер. И оттого как бы мерцает. То встраивает себя в человеческое бытие вплоть до заметок в прессе и дружественных визитов глав государства, то стирает следы подчистую. Обыкновенная жизнь ведь тоже с двойным дном, только вы того не замечаете. То есть, то нет, то горит, то тухнет и протухает. Одна сторона — свет, другая — тьма, одна — плюс, другая минус. Двоичный код. А твои приятели свет не по чести воруют. Берут то, что им пока не предназначено от Бога. Заповеди блаженства соблюдают, а внутренний смысл для них закрыт. Получили чаемое — а потом стоп машина.
— Погоди, прошу тебя. И прости, что внедрился в паузу. Это ведь… Синдром Мерфи. Каждый застревает на уровне своей некомпетентности.
— Ха! Лихо. Так вот они внедрились со своим заёмным светом в Динан, когда он проявился, и позже засели в нём инородным телом. Бревном в глазу. Вляпались или влопались. Ни туда, ни оттуда, ни вверх, как Иштен, ни вниз. Хотя в одну сторону могут, пожалуй… Да, тебе понятно или не очень?
— Не очень. Это не мозгом, наверное, а всем телом надо постигать, как танец. Сердцем. Они нам опасны?
— Нам ничто не опасно.
— Ну, могут навредить из-за меня?
— Как сказать. Они — не те, кто тебя с горки спустил. Как и ты не совсем тот.
— А Тэйн нас здесь в узком месте не подстережёт?
— И не помыслит. Подождёт чистого поля. Я ему, видишь ли, прилюдную схватку задолжала, перед лицом ваших и наших. Прошлый раз верх-то мой вышел.
Сунула ему большую миску и две малые чашки с ложками — вытереть расхожей тряпицей и выполоскать. Сняла плащ и положила на пол, бросила в изголовье оба заплечных мешка. Сказала с холодноватой интонацией: