Костя в средней школе

Теплова Евгения

Чтобы поднять себе настроение, я поспешил осчастливить Вергилию пересказом всей разборки.

– Вергилия, – сказал я, – всё идёт по плану.

Вергилия подняла на меня обеспокоенный взгляд.

– Не совсем, Кость, – и она виновато улыбнулась. – Кажется, я влюбилась в Матвея.

Я так и сел.

– Да, – продолжала Вергилия, – я поняла, что зря зациклилась на Никите. Мы ж совсем друг другу не подходим, а с Матвеем у нас столько общего! Представляешь, он прочёл весь мой сборник, и ему понравились

точно те стихи, которые я ценю больше всех… Как теперь быть? Мне так страшно, что он просто из жалости со мной общается. Но чем скорее это прояснится, тем лучше. Так что скажи ему, что забираешь свою просьбу и Вергилия поняла, что это глупая затея, и что она не влюбилась в того, в кого думала… Или как-то так… Не знаю, как лучше.

– Он уже сам решил, что миссия окончена, – сообщил я упавшим голосом. – Потому что Никитос с ним говорил, грозил…

– Что ж мне так не везёт! – всплеснула руками Вергилия. И я понятия не имел, как её утешить.

На следующий день Матвей отсел от неё, и она сидела с отрешённым взглядом.

– Воот, – шепнул мне довольный собой Никита, – я тебе говорил! Стоило пригрозить, и он сразу отстал. А она теперь слёзы льёт. «Он не такой, он не такой», – передразнил меня Никита.

– Всё не совсем так, – ответил я.

– Учись признавать свои ошибки, – посоветовал Никита.

И я не стал спорить.

После урока Никита неожиданно для меня подсел к Вергилии и, видимо, попытался развеселить её, как умел. Я даже понадеялся было на воскресение прежних чувств (всё-таки четыре года не шутка), но Вергилия лишь мотала головой. Я глянул на Матвея – тот смотрел на них, стиснув зубы. Я подошёл к нему:

– Слушай, она ведь из-за тебя плакала, а не из-за него.

– Отвали, Куликов, – жёстко попросил Матвей.

– А из-за чего ей тогда плакать? – не внял я.

– Не знаю и знать не хочу, – ответил Матвей. – Последний раз по-хорошему прошу – отвали.

Настаивать было бесполезно, и я отвалил. Что теперь делать – вообще не понятно. Вместо всеобщего счастья сплошные разбитые сердца.

Маруся догнала меня после уроков:

– Кость, постой, не знаешь, что с Вергилией? Она мне не стала рассказывать, но, может, ты знаешь?

Я недолго колебался.

– Долгая история. Ты не спешишь?

Маруся покачала головой. И мы свернули в сторону её дома. Это был самый длинный наш разговор после её дня рожденья, а, может, и вообще самый длинный. «Какое же счастье, – думал я, – что есть на свете человек, который всё поймёт как надо». И я пересказал ей всю историю с самого начала.

– Да-а, – серьёзно протянула Маруся, – ну и кашу ты заварил! Не зря мне никогда не нравились такие спектакли.

– Ты никогда их и не устраивала, – усмехнулся я.

– Ну вот на день рожденья, – смутилась Маруся.

– Что на день рожденья? – заинтересовался я.

– Я назло тебе надела кулон от Матвея, а потом чуть сквозь пол не провалилась, когда ты стоял у доски, уставившись на него, – она покраснела и договорила совсем тихо: – Я тогда думала, что теперь уже точно всё.

«Что ж, откровенность на откровенность», – решил я.

– Я тоже так думал. Но Вергилия убедила меня сходить за цветами, а изначально идея – мамина, – признался я. – Я шёл в школу с букетом, но вручил его Наталье Сергеевне.

– Правда? – рассмеялась Маруся.

– Да, – кивнул я, – из-за Клещиков.

Маруся помолчала, набираясь смелости.

– А что вообще произошло? Тогда ещё, первого сентября. Почему ты даже не подошёл? Очки не понравились? Или причёска?

Хм, к таким откровенностям я, кажется, ещё не был готов.

– Ну как ты вообще могла такое подумать! – воскликнул я. – Мне нравятся очки. То есть мне вообще без разницы, в очках ты или без.

– А что я должна была думать?!

Я молчал.

– Так что тогда? – не отступалась Маруся. – Что случилось за лето?

– Ты выросла, – трагически сказал я.

– В каком смысле? Тебе не нравятся высокие? – Маруся стала пунцовой. Мы оба были как два помидора. Но это был нужный разговор.

– Ну как ты не понимаешь? – рассердился я. – Меня напрягло то, что ты стала выше меня.

– Разве я выше тебя? – Маруся смерила меня взглядом, отчего меня ещё раз прошибло потом.

– Мне что, рядом встать?

– Но ты же ещё вырастишь!

– И ты ещё вырастишь!

Мы снова шли молча.

– Так что с Матвеем-то делать? – Я решил, что рост мы обсудили достаточно.

– Не знаю, – ответила Маруся. – Наверное, нужно время.

Мы уже дошли до самого её дома.

– Представляешь, розы ещё держатся! – поделилась Маруся.

– Я очень рад, – сказал я. – Ну, пока.

Время шло, Вергилия продолжала сидеть одна и много сочинять. Видимо, Матвей оказался не менее хорошим подспорьем для творческого процесса, чем Никита.

Я прочёл в лежащей на её столе тетради:

Я ошиблась, так бывает…

А со мною и подавно.

Наказанье принимаю,

На прощенье уповая.

Но тот, для кого была оставлена эта тетрадь, не задержался у неё.

– Покажи ему, – посоветовал я Вергилии.

Она покачала головой.

– Кость, у меня скоро турнир по бальным танцам. Ты не хочешь прийти с Марусей? Она говорит, ты её никуда не приглашаешь…

– Так и говорит? – не поверил я.