Костяной склеп
Шрифт:
— Но зачем Пири привез их в Нью-Йорк?
— Алекс, он слыл великим ученым. Вот и прикрылся научными интересами. Только и пресса, и публика воспринимали инуитов лишь как экспонаты, этакие диковинки.
— Тогда он впервые привез людей в Нью-Йорк?
— Живых — да, — ответила Клем.
— Ну уж мертвых-то зачем везти?
— За год до этой поездки он разрыл одну родовую могилу эскимосов. В ней покоились люди, с которыми он сдружился в своих ранних экспедициях. В ней лежали отец, мать и их младшая дочь, умершие во время эпидемии, так что могила была
— Зачем он это сделал? — удивилась я.
— Чтобы продать их музею.
— Но ради чего?
— Ради скелетов, черепов. Для очередной экспозиции. Чтобы богатые белые люди могли поглазеть на аборигенов. А ученые могли изучать представителей северных народностей.
— Скольких он привез из той экспедиции?
— Четверых взрослых, из которых двое были вдовцами с детьми. И так на борту оказались еще маленькая девочка и мальчик. Плюс пять бочек, доверху наполненных останками эскимосов, которых тоже вырыли из их могил. — Клем закрыла глаза и на секунду застыла. — В одной из этих бочек была и моя прабабушка.
В это невозможно было поверить. Мы молчали, пока Клем не продолжила свой чудовищный рассказ:
— И все-таки она оказалась в лучшем положении, чем те, кто еще был жив.
— Где жили эти люди?
— Вы, конечно, были в знаменитом Музее естествознания? Шестерых эскимосов поселили в подвале музея.
— Но как там можно жить? — возмутилась я. — В нашу эпоху разве можно жить в вечной сырости и темноте? Бесчеловечно селить людей в помещение, где нет ни водопровода, ни отопления, ни электрического света! Неужели это все происходило столетие назад?
— Нет, конечно, это же понятно. Людей привезли в Штаты в качестве диковинных экспонатов. А журналисты и все прочие охочие до сенсаций личности ползали по тротуару — опять же это без всякого преувеличения — и, припадая к окошкам, наблюдали за этими людьми через решетку.
— Бедняги когда-нибудь вообще покидали стены музея?
— Им пришлось их покинуть, но не по своей воле. Из-за болезни. Они не вынесли нью-йоркского климата. Подхватили простуду, у пятерых она развилась в пневмонию, а у шестого — в туберкулез. Так все и оказались пациентами больницы Бельвью. Когда их немного подлечили, они снова вернулись в музей. Правда, на сей раз у кого-то хватило ума поселить эскимосов в более удобное помещение на шестом этаже, в прежнюю каморку уборщика.
— И там они?
— Через полгода после прибытия в Америку двое взрослых умерли. К сожалению, одним из них был вождь племени, Квисук. Его маленький сын остался сиротой. Один в чужом мире, без семьи и друзей. Английского языка мальчик не знал, а на родном говорили всего трое пока уцелевших сородичей.
— Администрация музея не собиралась отвезти их, и в особенности детей, домой, в Гренландию? — спросила я.
— Из-за льда и непогоды это в середине зимы все равно было бы невозможно сделать.
— Но о них хоть кто-нибудь заботился?
— Да, конечно. Одним из таких милосердных людей оказался сотрудник музея по имени Уильям Уоллес. Если я правильно помню, он был комендантом
— Мальчику сообщили о судьбе его отца?
— Пири очень вдохновенно обрисовал музейным чинушам погребальную церемонию полярных эскимосов. Вот те и решили, что лучшее, что они могут сделать, это устроить Мене показательные похороны по обрядам его сородичей. Мальчик, которому на тот момент исполнилось восемь, уже мог понять, что к чему, и запомнить, какие почести оказали его отцу.
— Так что именно они сделали?
— В общем, мистер Уоллес собрал компанию из нескольких научных сотрудников и устроил это действо в одном из уединенных внутренних двориков позади главных корпусов. Судя по снимкам, церемонию провели на закате дня.
— Мене там тоже присутствовал? — спросил Майк.
— Конечно. И увидел, как в полном соответствии с традицией, принятой в деревне моего отца, из музея вынесли тело, накрытое шкурами животных. Лицо Квисука было скрыто под маской. Его положили на каменный пьедестал, а затем над мертвым вождем насыпали каменный курган.
Свой рассказ Клем сопровождала выразительной жестикуляцией.
— Потом рядом с вождем положили его любимый каяк и оружие. Очень внушительная церемония, смыслом которой было показать Мене, как все присутствующие уважали его отца. Конец действу положил ребенок, оставив на могиле свою метку.
— Объясните, что за метку? — попросила я.
— Это еще один из наших ритуалов. Родственник покойного должен поставить перед курганом знак, отделяющий его могилу от родового жилища. Суть ритуала — не позволить духу умершего преследовать живых.
— И Мене поставил метку?
— Да, на мальчика это произвело очень сильное впечатление. Подумать только, в чужой стране отца хоронили в точности, как на его родине прощались с великими охотниками, чьи образы он еще смутно помнил.
— Куп просто не может жить без хеппи-эндов, — подал голос Майк. — Скажите ей, что у мальчика потом все было замечательно.
— Да было на самом деле. В семье Уоллесов ему жилось очень даже неплохо. А благодаря тому, что мистер Уоллес работал в музее, Мене частенько в нем бывал. В том числе и на пятом этаже, где хранились предметы эскимосской культуры, тщательно каталогизированные и подробно описанные.
— Довольно странно, что его туда тянуло.
— Думаю, ему было интересно. И он даже не догадывался, что попутно и его самого изучали. Всякий раз, когда Пири привозил новую партию предметов, а эта коллекция пополнялась с каждым годом, звали Мене, и тот рассказывал о любом экспонате — будь то полярная сова или традиционные эскимосские одеяния и оружие. В общем, он был любимцем сотрудников музея. До того самого дня, когда он совершил ужасное открытие.