Косыгин. Вызов премьера (сборник)
Шрифт:
Вторая пятилетка реформы совпала с серией семидесятилетних юбилеев членов Политбюро, министров и иных крупных государственных деятелей. Страна с растерянностью и изумлением наблюдала по телевидению затянувшийся жутковатый фарс: «бессмертные» старцы трясущимися руками вешали друг другу на лацканы пиджаков Звезды Героев, уверяя себя и всю страну, что семьдесят – это средний возраст, расцвет творческих сил. И эти силы они торжественно клялись и в будущем без остатка отдавать на пользу отечества и благо народа. Следующую пятилетку этот самый народ метко окрестил «пятилеткой генеральных похорон» – Брежнев, Андропов, Черненко… Они правили страной, как говорили остряки, «не приходя в сознание».
И не было, как принято считать сейчас, никакого периода, или эпохи, «застоя» – страна стремительно катилась вспять, проигрывая уже не только Западу, но и самой себе и в темпах развития, и в уровне жизни. В экономике это был период ликвидации последствий реформы, возврата к привычной системе команды, мелочной опеки, регламентации каждого шага предприятий. Снова торжествовали знакомые и милые сердцу «бессмертных» методы управления хозяйством. На авансцену выходили стройки века. БАМ, каналы, поворот северных рек должны
Минимум два поколения, которые могли и должны были поднять страну на новые ступени развития и удержать ее в общем ритме научно-технического прогресса, оказались отлученными от управления вообще, не смогли реализовать себя, свои возможности. Крах реформы заставил многих искать эти возможности за пределами страны.
Понимал ли все это Косыгин? Уверен, что понимал. Впрочем, как понимал и то, что бессилен что-либо сделать, не в состоянии противостоять этому движению вспять. Видел он, разумеется, и то, что хуже всего пришлось тем, кто искренне, всерьез поверил в его реформу. Коллективы, которые действительно вложили все свои резервы, в итоге оказались с меньшим числом работников и фондом зарплаты, зато с самыми напряженными планами, которые опять надо было перевыполнять, поскольку все продолжали планировать «от достигнутого». Равно как и всем остальным, им вновь начали «спускать» планы сокращения численности штатов, повышения производительности труда и т. д.
Урок этот на многие годы вперед усвоили тогда хозяйственники, только следующему их поколению можно было бы рискнуть предложить участие в каком-нибудь эксперименте. Кризис доверия к власти зарождался именно тогда – в середине 70-х. Далее он лишь «дозревал» до сегодняшнего всеобщего недоверия и противостояния властным структурам.
…Последний раз мне довелось встретиться с Косыгиным осенью 1973 г., когда я вновь редактировал очередной документ реформы. Обычно после обеда Алексей Николаевич около часа дремал в кресле. В это время перекусить отправлялись его помощники. Так я оказался один в крохотной комнатушке, когда неожиданно туда вошел Косыгин. Оглядевшись, он подошел к столу.
– Как живется, молодой человек? – тон вопроса, вернее приветствия, предполагал единственный ответ.
– Хорошо, Алексей Николаевич…
– И работается, конечно, нормально? – спросил он и, скупо улыбнувшись, тронул бумагу на столе…
– Нормально…
– Пожалуйста, передайте Карпову, чтобы рыбалку сообразили… А я все же отдохну часок…
Он повернулся и, по-стариковски сутулясь, вернулся в свой кабинет. Очень пожилой и очень усталый человек. Рыбалка – это знали все – была его страстным увлечением до конца жизни…
Уроки косыгинской реформы, по-моему, заслуживают самого пристального внимания нынешнего поколения экономистов и ученых – ведь и тогда, как и сегодня, много говорили об объективном характере и необратимости начавшегося процесса. И все же реформа была свернута, на четверть века были отложены все попытки вернуть в нормальное русло развитие хозяйства страны. Не повторится ли это теперь уже в России?
Думаю, что главной и, может быть, единственной причиной, позволившей тогда удержать всевластие партийно-командной системы, на многие годы отодвинуть хозяйственные реформы, было… неожиданно свалившееся на нашу страну сказочное богатство – нефть Сибири. Именно тогда, когда разразился энергетический кризис и развитые страны готовы были платить за тонну нефти по сто долларов, себестоимость ее, например, в Самотлоре составляла около 5 рублей, а общий объем добычи СССР быстро довел до 600 и затем до 650 миллионов тонн. Это был «выход» – можно было уже не думать о подъеме сельского хозяйства и индустрии, о новых методах хозяйствования, требующих от партийно-бюрократического аппарата отдать значительную долю реальной власти. Продукты, товары народного потребления и все необходимое легко можно было получить за нефть. Мы проедали свое богатство, богатство своих детей и внуков. А сегодня платим за это дорогой ценой.
Николай Егорычев Он шел своим путем
Егорычев Николай Григорьевич в 1962 г. Второй, а затем Первый секретарь Московского городского комитета КПСС. С 1967 г. – заместитель министра тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР. В 1970–1988 гг. – Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР в Дании. В 1988 г. – посол в Республике Афганистан.
В октябре 1964 г., накануне пленума ЦК, я встретил в Кремле Алексея Николаевича Косыгина. Только что закончилось заседание Президиума Центрального Комитета партии, на котором шло обсуждение ошибок Н.С. Хрущева, допущенных им в последние годы руководства партией и страной. Мне было известно, что Президиум заседает уже третий день. Два дня дискуссия шла в отсутствие Никиты Сергеевича, который вместе с А.И. Микояном отдыхал в Пицунде. И когда судьба Первого секретаря была фактически предрешена, его пригласили в Москву. Не требовалось обладать особой проницательностью, чтобы понять – борьба бесперспективна…
Насколько мне известно, А.Н. Косыгин заранее ничего не знал о готовящемся освобождении Н.С. Хрущева. Алексей Николаевич был человеком осторожным, близких отношений с кем-либо из руководства не поддерживал, старался держаться подальше от политических игр в Кремле. По-видимому, эти черты его характера и манера поведения сложились в течение четырнадцати суровых и крайне опасных лет работы под руководством Сталина. Длительное время находясь в составе высшего эшелона партии и государства, он острее и глубже других разбирался в политических процессах, которые шли в нашем обществе. Этот богатый опыт утвердил его в том, что бесполезно пытаться отстаивать свои убеждения – система безжалостно освобождается от людей принципиальных и независимых. И он работал. Работал честно и добросовестно – не на систему, а на благо страны. Работал грамотно, квалифицированно. Одним словом, сложился как один из самых опытных руководителей в правительстве.
В
Без сомнения, Хрущев был смелым политиком, напористым в достижении намеченных целей, умел увидеть и поддержать передовые направления в развитии народного хозяйства, но допускал при этом немало ошибок и просчетов. Он был человеком крайних суждений: если сборный железобетон в строительстве, то – долой кирпич, металлоконструкции, дерево. Если кукуруза, то – прочь овес, сеяные травы. И так во всем! А угодники, которых у нас испокон веку в изобилии, с показным усердием поддерживали и выполняли его указания. Чем больше ошибок появлялось у Хрущева, тем громче расхваливали его газеты и журналы, радио и телевидение. Людей компетентных, принципиальных он недолюбливал, считая, что сам лучше других разбирается во всех проблемах.
А.Н. Косыгину в этой связи было особенно трудно. Занимая должность первого заместителя Председателя Совета Министров СССР, он лучше других видел ошибки и промахи Хрущева. В практической работе старался как-то положительно влиять на дела, не вступая в прямую конфронтацию с Никитой Сергеевичем. Даже со стороны было видно, как Хрущев постоянно подавлял любую инициативу и самостоятельность Косыгина, желая видеть в нем лишь высокопоставленного чиновника-исполнителя. На заседаниях правительства, пленумах ЦК (а последние проходили тогда во Дворце съездов в присутствии нескольких тысяч человек) Хрущев не раз бестактно отзывался о своем первом заместителе. И тем не менее не освобождал его, хорошо понимая, что более компетентного, работоспособного и честного человека ему не найти. Поэтому трудился Косыгин тогда, как говорится, со «связанными руками».
Освобождение Хрущева вселяло в Алексея Николаевича надежду на то, что теперь он сможет свободно проявить свои способности, полностью использовать накопленный опыт и знания. Косыгин искренне верил, что курс XX и XXII съездов партии на обновление советского общества, курс, от которого Хрущев постепенно отходил, будет продолжен. «А это так важно для будущего страны, – говорил Алексей Николаевич, – так хочется наконец работать в полную силу». Это был искренний всплеск эмоций человека, который более четверти века вынужден был подчиняться чужой воле, создавая о себе мнение как о технократе, далеком от политики. Поэтому его держали в стороне от подготовки октябрьского (1964 г.) Пленума ЦК. Не из-за недоверия. Просто по целому ряду причин Косыгин вне политики многих устраивал больше, чем Косыгин-политик. Тогда ему было 60 лет, на здоровье не жаловался. Так что он имел серьезные основания смотреть в будущее с оптимизмом. Однако в жизни все оказалось иначе…Истины ради надо сказать, что и Косыгин, и многие из нас, тогдашних членов ЦК, неверно оценивали Брежнева. Считалось, что при большом опыте партийной и советской работы он еще и демократичен, без диктаторских замашек, а потому станет ориентироваться на коллективное руководство. Поначалу Брежнев выступал за продолжение курса XX съезда партии, сознавал необходимость углубления демократических преобразований в партии и стране. Кроме того, когда освобождали Хрущева, иной кандидатуры на роль лидера партии просто не оказалось. В узком кругу я высказывал, правда, соображение, что Брежнев не потянет… Называл Косыгина, а мне возражали – он администратор, хозяйственник, а не партийный деятель. Я же полагал, что плохо знаю Леонида Ильича, могу и ошибаться, поэтому не настаивал на своем мнении.
Л.И. Брежнев не был крупным политическим деятелем, зато преуспел в политических интригах, особенно в первые годы пребывания на посту лидера партии, когда сколачивал лично ему преданную команду, освобождаясь от людей принципиальных, способных и независимых. В ЦК его главной опорой стал М.А. Суслов, человек не только сталинской школы, но и сталинской закалки. Оставаясь в тени, Суслов играл ведущую роль в политике, беспощадно вытравляя нарождавшиеся в партии и стране демократические начинания. Армию Леонид Ильич мог доверить только своим самым верным друзьям – сначала А.А. Гречко, затем Д.Ф. Устинову. Во главе МВД поставил преданного ему Н.А. Щелокова. Особняком в руководстве стоял Ю.В. Андропов, человек незаурядных способностей и высокой морали. Брежнев, видимо, понимал, что в органах госбезопасности нужен именно такой человек, но до конца ему не доверял, поэтому заместителем к Андропову приставил своего верного человека Г.К. Цинева.
Не обладая сам высокими моральными качествами, Брежнев распустил кадры, мирился с проявлениями коррупции, некомпетентностью и бездарностью руководителей, прощая все тем, кто безудержно и бессовестно прославлял его. Словом, стране снова здорово не повезло, она получила на долгие 18 лет вполне бесцветную личность в качестве Генерального секретаря ЦК КПСС.
И вот А.Н. Косыгину уже до конца жизни пришлось работать под непосредственным началом этого человека. Трагизм положения усугублялся тем, что, будучи Председателем Совета Министров СССР, отвечая за экономическое положение в стране, Алексей Николаевич был вынужден проводить в жизнь решения, которые в итоге подрывали экономику, становились тяжелым бременем для общества. Видел ли Косыгин, что возможности плановой социалистической экономики используются не на благо, а во вред народу? Что Советский Союз все более милитаризуется, его огромные природные ресурсы варварски эксплуатируются, распродаются, сельское хозяйство разваливается, а помощь другим странам становится просто непосильной? Нет сомнения – он все это видел и понимал, старался в меру сил влиять на развитие общественно-политических процессов в стране, хотя работать ему было очень непросто.