Косыгин
Шрифт:
Братченко пригласил с собой первого заместителя Графова, министра угольной промышленности Украины Худосовцева, руководителей крупнейших комбинатов — Романова (Кузбасс), Тарадайко (Донбасс), Щадова (Восточная Сибирь), еще нескольких товарищей.
В кабинете Косыгина были его замы — Дымшиц, Лесечко, Мартынов… Косыгин попросил Братченко рассказать о положении в отрасли. Потом задавал вопросы его спутникам.
— Алексей Николаевич всех очень внимательно слушал, — вспоминает Михаил Иванович Щадов, — никого не перебивал. Вопросы и он, и его заместители задавали
Дошла очередь до угольной промышленности Восточной Сибири. Косыгин задал несколько вопросов о добыче, послушал ответы Щадова и вдруг потребовал объяснить, почему он дает «такой плохой уголь».
— Я был в Братске, видел, какой дым валит из труб электростанции.
Щадов не растерялся:
— Энергетики не научились сжигать черемховский уголь. У нас его японцы покупают и говорят, что жечь такой уголь все равно, что червонцы сжигать.
Все рассмеялись.
— Вы в Сибири всю жизнь живете? — поинтересовался премьер.
— Он у нас коренной сибиряк, — поспешил представить начальника комбината Братченко. — Добывал слюду, теперь — уголь. Всю Восточную Сибирь прошел.
Настроение Косыгина заметно переменилось. Редко оказывался в этом кабинете человек, который мог бы напомнить ему о местах, по которым бродила его юность. Он спрашивал о Киренске, Бодайбо — сильно ли они изменились? Кого из давних знакомых Косыгина знает Щадов? Видно, этот диалог растрогал Алексея Николаевича и он сам спросил, не надо ли помочь комбинату. Щадов тут же перечислил: нужны бульдозеры, тяжелые самосвалы…
— А еще что? — спрашивал премьер.
После короткой паузы, продолжавшейся, кажется, вечность, Щадов вспомнил: 400 квартир стоят без сантехники, а очередь на жилье огромная. Косыгин что-то пометил в блокноте. На следующий день Михаил Иванович собрался улетать в Иркутск. И вдруг — звонок из приемной Косыгина:
— Алексей Николаевич приглашает вас к себе.
Щадов в мельчайших подробностях помнит ту встречу. Косыгин усадил его, предложил чаю и сказал:
— Даю все, о чем говорили вчера. А к вам вот какой вопрос. Сможет увеличить «Востсибуголь» добычу? Прибавит за два года два миллиона тонн?
— По миллиону тонн в год прибавлю, можете не сомневаться.
— Когда добавите миллион, доложите. А теперь идите к Дымшицу, он вас ждет…
По нарядам с красной полосой техника шла вне очереди. Никогда в жизни Щадов не чувствовал себя таким счастливым и богатым. Запасные бульдозеры поставил на специально подготовленную площадку, обнес забором — ключ с собой носил.
Три года девятой пятилетки выдались засушливыми — 1972, 1974, 1975. Обострилось положение в легкой и пищевой промышленности, горели планы розничного товарооборота, но колоссальные средства по-прежнему вкладывались в вооружения, чтобы добиться ядерного паритета с США. В Госплане страны ситуацию определили так: «Страна стала жить не по средствам».
«Сдвиги в ассортименте все чаще стали проявляться на тех предприятиях легкой и пищевой промышленности, которым дали право самостоятельно планировать свою работу и вести хозрасчет, — вспоминает Н. К. Байбаков. — Часть прибыли увеличивалась не за счет роста эффективности производства и ресурсосбережения, а, как выяснилось, путем скрытого повышения цен на выпускаемые товары. Этот так называемый «ассортиментный хор» не учитывался в индексах ЦСУ СССР и осуществлялся ведомственным путем в обход Госплана.
Доложил мне об этом явлении начальник сводного отдела В. П. Воробьев. По его поручению этой проблемой занималась Галушкина Нина Андреевна. Когда-то она работала на производстве, затем в министерстве, была знакома с крупнейшими учеными в области пищевой индустрии. Нина Андреевна поехала на места, побывала в различных научно-исследовательских институтах, на заводах и фабриках и на основе собранного уникального материала сделала подробнейший анализ. Ее расчеты показывали, что примерно половина средств от товарооборота достигалась за счет ухудшения качества и скрытого повышения цен.
Долго и подробно мы обсуждали с Воробьевым этот вопрос, пока не пришли к заключению, что руководство страны должно знать о сложившемся положении.
— Подготовьте обстоятельный доклад! — попросил я Воробьева.
Пока готовился доклад, я ушел в отпуск. Отдыхал в доме отдыха «Сосны» под Москвой. Руководить Госпланом остался мой первый заместитель Виктор Дмитриевич Лебедев, высокообразованный инженер-экономист. Накануне ухода в отпуск я обсудил с ближайшими сотрудниками результаты анализа ситуации и дал указание В. Д. Лебедеву представить в правительство подготовленные Госпланом предложения по развитию экономики.
На закрытое заседание Президиума Совета Министров, кроме Лебедева, вызвали начальника сводного отдела Воробьева. Позвонили в «Сосны» и сказали, чтобы я тоже прибыл.
Когда Лебедев вышел на трибуну и начал зачитывать свой доклад, в котором давалась нелицеприятная оценка характера развития народного хозяйства в девятой пятилетке, Косыгин стал нервничать.
— Почему мы должны слушать Лебедева? — Недовольно хмурясь, непривычно резким тоном спросил он. — Ведь Байбаков не видел этот документ.
Я возразил, что видел этот документ и много раз, к тому же обсуждал его.
— Но ты же не подписал его? — Все еще не желая верить тяжелому смыслу доклада, как бы с надеждой обратился Косыгин ко мне.
— Я в отпуске, но с содержанием доклада согласен…
Впервые я видел, как Косыгин пытается увернуться от неприятной правды, которую невесть как и почему родило само время.
Косыгин тщательно просматривал экземпляр доклада. По всему было видно: неприятно ему читать информацию о негативных процессах в легкой и пищевой промышленности.