Кот и хозяин. История любви. Продолжение
Шрифт:
Однажды утром я с удивлением обнаружил во дворе около тонны камней, которые мы не заказывали. Позвонил Элизабет в Париж — выяснилось, что хозяйка дома тоже не приобретала камни. Через неделю загадку решили. За несколько месяцев до происшествия Элизабет разговаривала с каменщиком о перекладке задней стены сада. Владелица дома попросила сообщить стоимость работ. Каменщик так и не озвучил цену, но, проснувшись однажды утром, вспомнил о разговоре с Элизабет и начал работу, другими словами, выгрузил камни во двор и уехал. Хозяйка назвала каменщика паразитом, позвонила ему и сообщила, что мы не оценили такое рвение. На следующий день мастер забрал материал, думаю, с целью свалить груду камней в другом дворе.
Я пришел к выводу, что формирование куч и свалок — самое любимое и популярное
Приближалась зима, и мы решили заблаговременно позаботиться о дровах для камина. Наслушавшись страшных историй о прованском ветре и холоде, когда в город приходит мистраль, раскачивая деревья, свирепствуя по улицам, а земля промерзает насквозь, мы очень боялись замерзнуть. Следуя знакам с надписями от руки «Дрова на продажу», мы уехали километра на полтора от Голта и оказались на маленькой ферме. К нам навстречу, шаркая, вышел владелец хозяйства, с сигаретой в зубах и берете, который едва держался на угловатой голове. Я не мог не заметить раздражающего сходства: все французы старше шестидесяти пяти лет, живущие в провинции, напоминали мне Уильяма Демареста.
Пора отметить необходимость и важность прованского акцента. В действительности говор настолько сильный, что вы перестанете понимать обычный французский язык, пока не привыкнете к гнусавому произношению и носовым звукам. В конце каждого слова местные жители добавляют «г». Слово «главный» произносится как «Г-г-г-навныг». Возьмем, к примеру, предложение на английском: «Джон, когда запретили оружие?» Простое предложение, правда? А теперь представьте, что слышите этот вопрос впервые на прованском диалекте. Итак, предложение звучит следующим образом: «Гданг, когданг оружанг запретиланг?» Больше похоже на китайский, чем на английский. Именно так мы воспринимали речь, когда приехали. Казалось, такой странный носовой гнусавый говор можно услышать только в местах, населенных шерпами.
Фермер, торгующий дровами, разговаривал с самым сильным и непонятным акцентом в мире. Я понял только одну фразу, когда мужчина посмотрел на Нортона, занятого исследованием чужого сада, и сказал: «Ваш кот очень мудрый». Кстати, многие французы именно так характеризовали Нортона. Большинство американцев при виде кота восклицают: «Какой хорошенький!» или «Боже, он такой спокойный!» Я предпочитаю комплименты французов, поскольку они отражают истинное уважение к кошкам и к жизни: «О, он такой мудрый. Действительно мудрый».
За исключением информации о проницательности и уме своего друга, из беседы я понял следующее: мы можем купить или не купить дрова. Сын или дочь фермера приедут к нам, либо мы сами приедем. Кажется, дети жили в Испании. Если мы все-таки хотим купить дрова, это можно сделать сегодня вечером, на следующей неделе или никогда. Дрова стоят миллионы долларов и отдаются совершенно бесплатно. Голова шла кругом, но я постарался успокоить себя тем, что заказал немного дров и не разорюсь.
Я был прав в части экономии средств, но ошибался в отношении небольшого количества. Через три дня к дому подъехал самосвал и мастерски припарковался (не знаю, как можно это сделать на нашей маленькой улочке, где с каждой стороны легковой машины остается по сантиметру). Сын фермера, у которого мы купили дрова, потянул рычаг, задняя часть самосвала начала подниматься, и поленья, которых вполне хватило бы на восстановление бразильских дождевых лесов, стали падать на тротуар. Разгрузка продолжалась три минуты, еще две минуты самосвалу потребовалось, чтобы доехать до конца улицы и исчезнуть за поворотом. А мы с Дженис на протяжении шести часов перетаскивали дрова, укладывали поленья во всех свободных местах на заднем дворе, в погребе, носили на кухню, складывали в каменной прихожей рядом с туалетом Нортона. Потом мы просто свалились от усталости.
Странно, но мне и Дженис было достаточно комфортно в эпицентре эксцентричности. Мы чувствовали себя частью города, тем более что местные жители приняли нас с удивительной легкостью. Мы подружились с соседкой, которая впоследствии стала нашим учителем французского языка. Она, в свою очередь, представила нас своей подруге, голтовской версии Милли из комедийного шоу Дика Ван Дайка. Мадам без стеснения могла зайти к нам в любое время, как, впрочем, и мы к ней. Милли из Голта тоже занималась с нами французским по нескольку часов в неделю, а мы с ней — английским. Постепенно круг друзей и знакомых расширялся. К концу пребывания в Провансе мы с Дженис обрели настоящих друзей в лице четырех француженок, одной шведки и двух французов. Один из них стал моим соратником по спорту — поскольку я не мог настроить спортивный канал, мы с Нортоном ходили к нему смотреть футбольные матчи. Марсельский клуб «Олимпик» стал для меня так же близок, как бейсбольный клуб «Метс» восемьдесят шестого.
Мы общались в Любероне с разными людьми. В основном это были британцы, а также несколько американцев.
Обычно экспатрианты от чего-то убегают. Одни скрываются от работы, другие — от политики, от отношений с партнером. Практически все убегают от себя самих и надеются, что жизнь в новом месте, особенно таком, как Прованс, поможет восстановиться и отдохнуть. Некоторые экспатрианты хотят начать жизнь с чистого листа, другим необходимы лишь частичные перемены. Практически каждый беглец, встречавшийся нам, пережил личную драму. В прошлом новых знакомых были скандальные разводы, жены уходили от мужей к молодым мужчинам, мужья оставляли жен ради молодых мужчин, бурные расставания, попытки покончить жизнь самоубийством, мистические потери миллионов долларов. Друзья были окутаны тайной, что делало их более интересными и привлекательными. Добавьте к загадочности решение оставить прошлую жизнь и обосноваться в прованском раю, как поступили Дженис и я, и вы почувствуете прочную связь между нами, хотя не настолько прочную, как та, которая когда-то установилась между мной и шестинедельным вислоухим шотландским котенком.
С новыми друзьями мы ездили в оперу в Авиньон насладиться произведениями Моцарта, практиковались во французском, читая «Прованс», местную газету, аналог журнала «Нэшнл инкуайер», где любят писать о количестве жертв и потерпевших в результате автомобильных аварий за неделю. Стандартный заголовок: «Четыре трупа и семь раненых». Мы ходили в местные церквушки послушать игру на клавесине, тащились в Авиньон посмотреть кино на английском языке, гуляли по лесу, исследуя местные горы, искали сокровища, а однажды устроили пикник в честь первого дня нового года, во время которого даже встали в круг, взялись за руки и исполнили песню «На мосту в Авиньоне». Если вы разболтаете об этом моим близким друзьям, я все буду отрицать. Дженис и я ночи напролет успокаивали новых знакомых, переживали вместе с ними связь с женатыми мужчинами, лечили разбитые сердца, ели у них дома и готовили с ними, шутили на разных языках и смешили друг друга. Постепенно мы все лучше и лучше узнавали наших английских, американских, французских, шведских приятелей, с которыми у нас явно не было ничего общего, но чистота и искренность отношений дорого стоили.
Однако не все дорогие и милые сердцу воспоминания связаны исключительно с людьми или кошками. Самое странное и одновременно приятное событие за время пребывания в Голте случилось однажды после обеда, когда в дом забежала Дженис и приказала мне взять Нортона и сесть в машину. Она не стала говорить, в чем дело, просто настаивала.
Итак, мы отправились в путь. Признаю, к тому моменту Дженис уже достигла определенного уровня мастерства в управлении «ситроеном». На этот раз мы въехали на крутую гору практически без проблем, я не бился головой о лобовое стекло всю дорогу до Менерба, еще одного замечательного городка Люберона в десяти минутах езды от Голта.
Недалеко от города Дженис притормозила пропустить животное, переходившее дорогу. Это был козел. Я только приготовился спросить: «А что козел делает в Менербе?» — как увидел с правой стороны двух львов, отдыхавших у дороги. Рядом стоял дружелюбный слон. Не успел я окончательно растеряться, как Дженис проехала еще немного до небольшого тента, перед которым стоял человек в одежде клоуна, вокруг него бегали пять или шесть маленьких детей, хохоча и повизгивая от удовольствия.
— Мы едем в цирк? — спросил я, не веря собственным глазам.