Кот и крысы
Шрифт:
Архаровцы стояли во дворе кучкой и глядели, как догорает верх дома. Мокрый Иванов, голый по пояс, выжимал рубаху. Сенька тихонько выспрашивал - что да как. Федька и Архаров, чуть в стороне, разбирались - что же такое произошло.
– Какого черта ты солдата оставил? Ну и где теперь твой солдат?
– допытывался злой, запыхавшийся, чумазый и взъерошенный Архаров.
– Сбежал?! И что вы там такое понаписали с Тучковым в записке? Что вы понаписали, если из-за вашей бумажки человека убили?!. И дом подожгли?!.
Федька молчал - записку Левушка ему не показывал, что касается солдата - оплошность, да, готов спиной расплатиться.
Подошел унтер-брандмейстер, поклонился.
– Ваше сиятельство…
Сиятельством Архаров не был, титулов не имел, но пожарный решил, что так как-то надежнее.
– Докладывай, Еременко.
– Там ребята наверху два тела нашли, до них не добраться. Можно попробовать вытащить баграми.
– Вытаскивайте, - распорядился Архаров.
Тут прибыл помещик, нанимавший две комнаты, и обнаружил себя погорельцем. С претензиями полез к Архарову. Делать этого не следовало - на его-то голову и вылил обер-полицмейстер все свое неудовольствие. Тем временем Еременко, видя, что начальство делом занято - дурака в хвост и в гриву кроет, тихонько отозвал Федьку.
На землю удалось спустить только одно тело - человека, которого Федька пырнул под сердце его же ножом. Лицо покойника обгорело, но Федька признал его по стати - он был помельче молодого и полноватого доктора. И как еще обгорело - похоже, в это мертвое лицо ткнули горящей головней и держали так довольно долго.
Тело лежало у его ног - тело убитого им человека. Федька вздохнул и опустился на корточки - выворачивать карманы. Скоро образовалась на траве кучка: платок, табакерка, кошелек, перочинный ножик, замшевый мешочек… Федька раздернул шнурок - внутри были игральные кости в кожаном стаканчике и обтрепанная по углам карта - дама крестей. И скомканную бумажку нашел с какими-то цифрами и записями. Не по-русски…
Архаров подошел и присел, упираясь руками в колени.
– В этом деле французским духом тянет, - сказал он, ткнув пальцем в бумажонку.
– Глянь-ка на его тельник, православный или католический.
Федька осторожно, двумя пальцами, прокопался под рубаху к покойнику, вытянул цепочку и крест. Четвероконечный. Католический.
На обгоревшее лицо глядеть было неприятно - на него набросили какой-то лоскут. Архаров этот лоскут приподнял и тут же опустил.
Лица не врут. Но это - уже было за пределами правды и лжи, хотя…
Он дернул за буклю обсыпанных копотью волос. Предположение подтвердилось - покойник был в парике. Свои бы волосы, поди, вспыхнули факелом, а дешевый нитяной парик огню воспротивился. Под ним была круглая плешь, обрамленная седыми волосами. Правда, плешь странная, поросшая коротеньким редким ежиком…
– Мать честная, Богородица лесная!
– воскликнул Архаров.
– Да это ж католический патер! Или как его там! Федька, обшарь его как следует! Может, четки найдутся, или молитвенник, или еще что!
Но никаких принадлежностей ремесла не обнаружили.
– Он такой же патер, как я - повитуха, - вдруг сказал Клашка Иванов, оказавшийся рядом. Совсем еще молодой и необстрелянный, он сперва не подходил к мертвому телу, потом осмелел.
– А ты почем знаешь?
– спросил, не оборачиваясь, Архаров.
– Руки.
– Точно…
У человека с выбритой плешью ногти были больно грязны и неухожены.
Архаров выпрямился. Нужно было что-то решать.
– Тело доктора - снять, доставить в приходский храм, пусть старухи обмоют, приготовят к отпеванию. Иванов!
– Я!
– отозвались оба.
– Клашка. Тебе за сообразительность задание - останься тут, расспроси людей, добеги до Воздвиженки, спроси дом Шестуновой, что ли. Узнай у дворни, может, слыхали, есть ли у доктора хоть какая родня. Захар! Патера - на фуру, доставь на Лубянку, пусть снесут в подвал, положат на лед. Потом бери извозчика, поезжай за Матвеем Воробьевым, привези живого или мертвого, пусть посмотрит и выскажется.
– Будет исполнено, - отвечали Ивановы.
– Федор! Чего скуксился? Поедешь со мной к князю Волконскому. Расскажешь, как пытался задержать убийц доктора. И стой на том, что кабы старая дура не препятствовала ему рассказать вам с Тучковым нечто важное о побеге своей девки, то был бы жив!
Подумал и добавил:
– Старых дур тоже уму-разуму учить надо…
* * *
Тереза Виллье стала хозяйкой модной лавки не от природной склонности к торговле или от нежной женской любви к модным товарам, а в отчаянии.
Когда после нападения на ховринский особняк ее покинул отправленный к мортусам в барак Клаварош, она поняла - вот теперь все, погибель, спасения нет. Клаварош несколько дней спустя прибежал, оставил еды, ничего не объяснил, исчез, и смерть немного отступила…
А потом явился молодой офицер и выложил на крышку клавикордов холстинный узелок.
– Велено вам передать, мадмуазель, - сказал он по-французски.
– Некая особа дарит вас сими безделушками…
– Я не могу принять, - тут же быстро отвечала Тереза.
– Я девица низкого звания, но честью своей дорожу не менее знатной госпожи!…
Молодой офицер почему-то звонко рассмеялся (он вообразил Архарова, деловито покушающегося на честь девицы, картинка получилась презабавная, но Тереза этого не знала) и сказал:
– Успокойтесь, вам, к сожалению, сие не грозит. Берите подарок спокойно.
Он развязал узелок и показал Терезе целое сокровище. Архаров набрал в сундуке монет и побрякушек щедрой рукой.
– Я не могу это принять!
– воскликнула она.
– Мадмуазель, вы это примете!
– тут же выпалил он.
– Но с какой целью? Зачем? Что я должна сделать взамен?
– взволновалась Тереза. Все это было - как сцена из романа, и она ожидала какого-то невероятного приказания.
– Есть некое условие. Вы должны будете оставить музыкальные занятия и открыть лавку, - сказал молодой офицер.
– На Ильинке! Знаете, где это? Чума идет на убыль, скоро в город начнут возвращаться богатые госпожи, вы имеете шанс составить себе состояние.