Кот и крысы
Шрифт:
– Не блядью, а мартоной, - поправила Дунька.
– Кем?
– Мартоной. Так теперь называют.
– Может, Матреной?
– усомнился Архаров.
– Мар-то-на, - четко произнесла Дунька.
– По-благородному.
– Ишь ты. А скажи, Дуня, как это вышло, что ты вся в жемчугах и парче оказалась? Вряд ли твой сожитель тебя в Зарядье сыскал.
Дунька рассмеялась.
– А я в горничные нанялась, - сообщила она.
– Марфа, пошли ей Господи здоровья и хорошего жениха на старости лет, место нашла. У госпожи Тарантеевой, что на театре Венер представляет. Она мне сказала: ты тут со мной пропадешь, зазря истаскаешься, а ты ступай-ка туда, где большие деньги крутятся. А у моей хозяйки как раз молодой любовник завелся, музыкант! А у нее сожитель об этом проведал!…
Дуньке страшно хотелось рассказать всю свою историю, достойную французского романа, где были и спрятанные под кроватями мужчины, и не вовремя тявкающие постельные собачонки, и звонкие оплеухи, и поспешные переодевания, и ларчики с деньгами, и побеги из окон, и много иного. Но Архарову было довольно - суть он уже понял.
* * *
На следующий день Архаров встал довольно рано - Никодимка разбудил.
– К вашем милостям дамская особа!
– Какая такая особа?
– первым делом он, понятно, вспомнил благодетельницу Дуньку. И подумал - надо же, не наигралась!
– Да Марфа!
– уныло воскликнул Никодимка.
Архаров невольно улыбнулся - день начался неплохо, Марфа не с пустыми руками явилась.
Встретил ее по-свойски - в шлафроке.
– Ух, пока от Зарядья до тебя, сударь, добрела! Вели Никодимке кофею сварить. Погляжу, не забыл ли, чему я его, дармоеда, учила, - потребовала Марфа, войдя в кабинет.
– Ну, одно тебе скажу - женить тебя пора! Жена в дому-то порядок наведет.
– Садись, Марфа Ивановна, в ногах правды нет, - предложил Архаров.
– Я тебя не только кофеем попотчую - а чумные пироги помнишь?
Она рассмеялась.
Архаров вывалил на блюдо тех конфектов в нарядных бумажках, которые Левушка привез из Санкт-Петербурга. Они были недолговечны - желательно бы съесть поскорее. А когда ешь - поглядеть с изнанки бумажки, там непременно стишок.
Марфа, жуя, разобрала по складам свой:
«Он был тотчас
Пленен заразами твоих прелестных глаз».
– Нешто у меня, кроме глаз, больше ничего не осталось?
– смеясь, спросила она.
– Ты глянь, сколько округлости! А тебе, сударь, что досталось?
Архаров вынужден был прочитать нелепицу:
«Коли душу погублю,
То тебя я полюблю».
– Сечь таких шутников!
– рассердилась Марфа.
– Удумали - душу губить! Жить надо весело, да, но душу беречь… хотя ее скука пуще всякого соблазна губит… Никодимка, это у тебя кофей?! Пенку сам, что ли, слопал? Пеночка должна быть, сколько раз тебя учила, а сверху, над пузыриками, вроде масляной тоненькой пленочки!
Наконец дошло и до дела.
– Род Хворостининых на убыль пошел, и свелся он к немногим старикам, прямого потомства нет. Прасковья Хворостинина - вот тетка твоего Вельяминова. Хворостинина она по мужу, Вельяминова - в девичестве.
Все на ней сошлось, все к ней стеклось. Своих детей схоронила, есть внуки, но с внуками она в ссоре, и потому написала завещание на племянника Кирилу, а он ей даже не прямой племянник, а сын родного племянника. Коли и на этого озлится - опять все на внуков перепишет. Но Кирила ей угодил - красавчик, любезник, одет всегда как куколка! Лет ему восемнадцать, приписан к какому-то полку, но тетка дала кому надо денег - вот его в полк и не зовут.
– А многие ли про то знают?
– Да вся Москва!
Марфа еще кое-чего наговорила про Хворостининых, указала приметы недоросля - совпали, и замолкла. Никодимка догадался - сделал из бумаги фунтик, ссыпал туда оставшиеся конфекты. То есть, дал понять бывшей подруге: попила с барином кофею, пора и честь знать. Но Архаров еще кое-что вспомнил.
– Ты, Марфа, всю Москву знаешь. Со свахами, поди, дружишься.
– Я и сама сосватать не хворая! А что, надумал-таки жениться, сударь? Так та вдова-то…
– Надумал, да не я. Как там у вас, у свах, Москва на участки не поделена?
Это была шутка, однако Марфа задумалась.
– А оно бы и неплохо - поделить… Так где ты себе красавицу высмотрел?
– На Воздвиженке. Кто из свах вокруг дома Шестуновой петли вьет?
– А я-то понадеялась!
– с притворной печалью воскликнула Марфа.
– А у тебя и тут - сыск. Сглупила княжна - нужно было отдавать, пока честью девку брали. Уперлась - и ни в какую! А теперь - ищи-свищи!
Осведомленность Марфы Архарова не удивила - на то она и Марфа. Он и не подумал подозревать Федьку.
– К этой беглой воспитаннице сватались четверо. Один в Санкт-Петербурге, ему я сам напишу. А есть еще такие… - Архаров взял листы, исписанные Устином, и с грехом пополам отыскал нужное место.
– Бухвостов, Голятовский, Репьев. Поузнавай, кто таковы, только по-хитрому.
– А я иначе не умею, - кротко сказала Марфа.
– Может, эта девка давно уже у кого-то из них блудным образом живет.
– Голятовский, Репьев, Бухвостов, - повторила Марфа.
– А по именам как?
– Кабы знал - сказал бы.
– Коли чего разнюхаю - или сама приду, или девчонку пришлю.
– Приходи сама, - пригласил Архаров.
– Да, вот еще что. Помнишь, при тебе девка была, Фаншета, оказалась Дунька?
– Как не помнить!
– Марфа даже улыбнулась.
– А ты, сударь, не позабыл, поди, как она тебе тогда угодила?
– Знаешь, кто ее подобрал?
– Как не знать? Господин Захаров. И поселил у Ильинских ворот. Там всякого спроси - скажут, где дом Черкашина. Так чего еще надобно-то? Ты сразу говори, пока я не увеялась. Ты не смотри на мои приятные округлости, я на ногу легка!