Кот и крысы
Шрифт:
Инвалид Тетеркин заглянул - у него там в сарайчике игрушечная мастерская была налажена, - да и встал в пень, присвистнув. Чего-чего, а рыдающей Марфы он еще не видывал.
– А тут еще эта полымянка с Ильинки, ее мне только еще недоставало!
– сквозь слезы говорила Дунька.
– Она ему, вишь, теперь не по зубам, вот он и кобенится, дурак!…
– Да она против тебя - что индюшка против голубушки, - утешала Марфа.
– Мало ли что у них там было? Было, да прошло!
– Так не прошло же!…
Инвалид Тетеркин понял, что поработать сегодня не выйдет - лавочка,
* * *
Прибыв на Лубянку, Архаров тут же занялся обычными своими делами - выслушивал доклады, следил за розыском наиболее важных дел - об убийствах и грабежах. Сообщили ему также, что князь Горелов-копыто ночью выезжал верхом. Поскольку парнишки из наружного наблюдения безлошадные, а улицы в такое время пусты, князь в сопровождении одного только человека ускакал галопом и умчался, надо полагать, по Каменному мосту в Замоскворечье.
– Ох, мать честная, Богородица лесная… - пробормотал удрученный Архаров.
– Опять это Замоскворечье! Не возвращался?
– Нет, государь Николай Петрович… - растерянно сказал Макарка.
Демка доложил, что беглый лакей Павлушка, скорее всего, доподлинно беглый - удалось потолковать с дворником старой княжны Шестуновой, и все попытки передать через него фунтик табака, который Демка якобы задолжал Павлушке, оказались тщетны.
– А коли бы взял?
– спросил Архаров.
– А вот тогда бы другой разговор вышел, - отвечал Демка, сразу поняв, к чему клонит начальство.
– Тогда б я его и стал выслеживать. За вранье он бы мне в тот же день ответил!
– Федьку позови, - велел Архаров.
– Федька с утра в Замоскворечье, след господина Коробова ищет.
– Это он правильно… Ступай, попробуй еще кого из шестуновской дворни расспросить, девок, что ли, не мне тебя учить. И вот что мне сделай - попробуй проберись в усадьбу. Марфа тут мысль подала - а жива ли вообще та беглая девка? Может, не уберегли, померла, а теперь все на покойницу валят - сбежала-де безвестно.
Выпроводив всех, он тяжко задумался.
Дела не ладились.
И мало того, что беглая девка как в воду канула, что Саша совсем сгинул, что шулера неуловимы, так еще и Дунькино сообщение…
Ну, какое, ко всем чертям, дело московскому обер-полицмейстеру до какой-то приблудной Жанетки? Лизетки? Анетки?!. Гори она синим пламенем, эта Ильинка!
Конечно же, Архаров ничего такого вовеки не произнес бы вслух. Он просто насупился и, сам того не замечая, ломал в руках лепешку красного сургуча в мелкую пыль.
Потом понял, что так нельзя. Встал. Знал, что придумал плохо, да только лучше не придумывалось.
– Захар!
– позвал Архаров подчиненного, заведомо сидевшего снаружи у дверей.
Захар Иванов тут же оказался перед ним.
– Зайди-ка, дельце есть.
И уже в кабинете Архаров сказал так:
– На Ильинке есть лавка Терезы Виллье. Сдается, что туда захаживают наши голубчики и оставляют друг для друга записки или что на словах передать. Тучков там был, но побоялся чересчур решительно приступать. Отправляйся, погляди, кто ту лавку навещает, да товара не берет…
Архарову в жизни приходилось врать, без этого нельзя. Но никогда еще вранье не давалось ему столь тяжко.
– Я по-французски не знаю.
– И не надо. Ты только проследи, кто таковы, куда уходят, приметы запомни. Как тебя Шварц учил.
– Больше приказаний не будет?
– Пока не будет, ступай с Богом. Да! Спустись к Шварцу, он тебя переоденет ну хоть разносчиком.
Оказалось - Шварца нет, куда подался - неведомо. Но никому ничего не сказал, выходит - немец где-то неподалеку. Если вспомнить, что он с рассвета до заката пропадает в подвалах, то и ругаться грешно - имеет право подышать после сырости свежим воздухом. Неподалеку? Что ж у нас тут достойного неподалеку? Ага…
Архаров вспомнил Ивановский монастырь и Шварца с нелепым узелком, откуда торчало бутылочное горлышко.
Людоедка все еще была жива, сидела под строгим солдатским караулом и не являла ни малейшего раскаяния. Она смирилась с волей государыни, которая выставила ее на позорище в саване, с табличкой на груди, и ввергла в узилище. Но почему государыня поступила так, а не иначе, Людоедка не ведала и вины своей никак осознать не могла - следовательно, и раскаяние ей не давалось.
И Архаров подумал, что воля Божья иной раз свершается через совершенно неожиданных людей. Черная душа совершила то, что и на ум бы не пришло куда более светлым душам. Шварц уберег жизнь Людоедки - а точнее, продлил ее бессмысленное существование во имя всемогущего порядка, хотя за порядком земным, вероятно, угадывал порядок небесный. Руками Шварца Бог послал Людоедке возможность и время для осознания своих грехов. А уж на какие мысли она это время употребила - другой вопрос, вне компетенции и Шварца, и самого Архарова.
Сказывали, кто-то совсем отчаянный к ней туда забрался и обрюхатил. И ведь не побоялся же многолетней грязи! Архарова даже передернуло, хотя он сроду не был брезглив.
И вот теперь Шварц - очевидно, в чем-то усомнившись, или же просто устав считать себя необходимым для Москвы пугалом, - пошел пешочком постоять у стен Ивановской обители. Убедиться, что справедливость все же есть. Ну, сие ненадолго, скоро вернется.
До вечера дел хватило - и пожары, и воровство. Москва знать не желала, что обер-полицмейстеру охота бросить все силы на поимку шулерской шайки. Она все преподносила да преподносила свои подарочки.
Поздно вечером он, вымотавшись беспредельно, прибыл домой, прихватив с собой Тимофея и Клавароша, и тут же Никодимка, видя его состояние, засуетился, чуть ли не в сенях принялся его раздевать. Поднял гвалт, всполошил весь дом, крикнул, чтобы подавали горячий самовар, и сам за ним помчался. Наконец он уложил хозяина в постель и сам заботливо подоткнул одеяло.
– Спокойной ночки, ваши милости Николаи Петровичи! Вы господина Тучкова не ждите, они в гостях, а ложитесь и спите, спите, я сам за вас Богу помолюсь!