Кот, который читал справа налево
Шрифт:
Коки потянула Квиллера в сторону.
– У меня от этого просто крыша едет, – пожаловалась она. – Подумать только, какие я прилагаю усилия, чтобы остаться стройной, чтобы волосы у меня были прямыми, а речь – совершенствовалась! И вот входит она, какая-то нелепая, вся в завитушках и фунтов на тридцать перебравшая в весе, и все идут к ней, включая кота!
Квиллера пронзила острая жалость к Коки, смешанная с каким-то другим чувством.
– Не стоит оставлять Коко здесьслишком долго, среди всех этих чужаков, – ответил он. – У него желудок может расстроиться. Давайте
– Я захватила с собой мельничку для муската, – сказала она. – Не найдется ли у вас случаем сливок и имбирного пива?
Квиллер оторвал Коко от накидки Натали и повел Коки по дугообразному коридору в другое крыло здания.
Когда он распахнул дверь своей квартиры, Коки на краткий миг задохнулась, а потом влетела в гостиную, широко раскинув руки.
– Это дивно! – крикнула она.
– Гарри Нойтон говорит, что это скандинавно.
– Зеленое кресло – датское, и паркет из древесных срезов – тоже, – сообщала ему Коки, – а обеденный гарнитур – финский. Но в целом квартира словно сошла с дизайнерского Олимпа. Бертуа, Отто Вагнер, Алвар Аалто, Мис, Накашима! Это слишком великолепно! Мне не вынести!
Она рухнула на подушки замшевого дивана и спрятала лицо в ладонях.
Квиллер принес фужеры для шампанского, наполненные сливками с пивом, и Коки торжественно припорошила пузырящуюся поверхность мускатным орехом.
– За милую моему сердцу девушку Коки, – провозгласил он, поднимая фужер. – За тощенькую, прямоволосую и членораздельно говорящую!
– Теперь мне получше, – сказала она, сбросив туфли и погрузив пальцы ног в пушистый ворс ковра.
Квиллер раскурил трубку и показал ей новый выпуск «Любезной обители» с гостиной миссис Эллисон на обложке. Они обсудили вызывающие оттенки красного и розового в этой гостиной, полногрудую корабельную наяду и все «про» и «контра» двуспальных кроватей с боковыми завесами.
Коко сидел спиной к ним на кофейном столике, подчеркнуто игнорируя беседу. Изгиб его хвоста с приподнятым кончиком был преисполнен презрения, но наклон ушей указывал, что он тайно прислушивается.
– Хелло, Коко, – сказала девушка, – я тебе не нравлюсь?
Коко не шевельнулся. Даже усы не дрогнули.
– У меня был когда-то прекрасный рыжий кот по имени Фрэнки, – грустно сказала она Квиллеру. – Я все еще ношу его фото в сумочке.
Она достала из бумажника пачку визитных карточек и фотографий и разложила их на диване, а потом горделиво подняла фото пушистого рыжего шара:
– Оно не в фокусе да и выцвело, но это все, что у меня осталось от Фрэнки. Он дожил до пятнадцати лет. Происхождение его туманно, но…
Коко! – крикнул Квиллер. – Пошел вон!
– Кот тихо всполз на диван и вовсю работал длинным розовым язычком.
– Он лизал вон ту карточку, – указал Квиллер.
– Ох! – сказала Коки и подхватила небольшую фотографию мужчины. Она сунула ее в бумажник, но Квиллер все-таки успел уловить общие очертания. Он насупился в неудовольствии, а она принялась говорить о котах и о тертом мускате в коктейлях.
– А теперь расскажите-ка мне все о своих усах, – потребовала
– Я вырастил эту травку в Британии во время войны, – поведал Квиллер. – Ради камуфляжа.
– Мне она нравится.
Ему стало приятно, что она не спросила, какой именно войны, – как имели обыкновение спрашивать молодые женщины.
– По правде говоря, я опасаюсь их сбривать, – сказал он. – У меня странное ощущение, что это украшеньице позволяет мне проникать в суть некоторых вещей, например распознавать ложь и предчувствовать надвигающиеся события.
– Удивительно! – поразилась Коки. – Совсем как кошачьи усы!
– Обычно я не признаюсь в этом. Не хотел бы поднимать шум вокруг этого.
– Могу вас понять.
– Недавно у меня были предчувствия относительно кражи Тейтовых нефритов.
– Мальчика уже нашли?
– Вы имеете в виду мальчика-слугу, который якобы похитил ценности? Одно из моих предчувствий касается как раз его. Я не считаю, что он – вор.
У Коки расширились глаза.
– У вас есть какое-нибудь на то основание?
– В том-то и дело: у меня нет ничего, кроме этих чертовых предчувствий. Паоло не подходит такая роль, и есть что-то сомнительное в хронотопе кражи… и у меня имеются кое-какие данные о Джордже Верниге Тейте. Вы что-нибудь когда-нибудь слышали о скандале в семье Тейта?
Коки покачала головой.
– Конечно, вы же были тогда еще слишком малы.
– Становится поздно, – взглянула на часы Коки. – Мне бы надо домой.
– Выпьем еще? – предложил Квиллер.
Он подошел к бару, скрывавшему неисчерпаемые запасы ликеров, и достал из компактного холодильничка сливки и имбирное пиво.
Коки принялась расхаживать по комнате и любоваться ею из каждого угла.
– Откуда ни взгляни, всюду прекрасная линия и композиция, – с восторженным лицом говорила она. – И люблю я эту вот игру текстуры – бархатной, древесной, шерстяной, меховой… Этот ковер! Я преклоняюсь перед этим ковром!
Она с размаху бросилась в путаные заросли роскошного ковра. В экстазе распростерлась на нем, широко раскинув руки, и Квиллер яростно дернул себя за усы. Она лежала, не подозревая, что к ней подбирается кот. Крючком изогнув хвост, припав к ковру, кот продвигался сквозь косматый ворс, точно дикий зверь, крадущийся через подлесок. Прыжок!..
Коки вскрикнула и села.
– Он укусил меня! За голову укусил!
Квиллер бросился к ней:
– Он оцарапал вас?
Коки пробежалась пальцами по волосам:
– Нет. На самом деле он меня не укусил. Только попытался чуть-чуть ущипнуть. Но он казался таким… враждебным! Квилл, с чего бы Коко такое проделывать?
Двенадцать
В воскресенье Квиллер спал бы до полудня, если бы его не пытали сиамскими усами. Когда Коко решил, что пора вставать, то легко и беззвучно вспрыгнул к спящему на кровать и тихонько коснулся усами его носа и подбородка. Квиллер поднял веки и оказался прямо перед двумя неописуемыми глазами, столь же невинными, сколь голубыми.