Кот, который сдвинул гору
Шрифт:
– Не беспокойтесь. Я не так часто хожу куда-нибудь, чтобы разбираться в этом.
Несколько минут они в молчании ели суп, потом Квиллер спросил:
– Скажите, в Картофельной Лощине хорошо идёт торговля?
– Я не знаю, что вы имеете в виду под словом «хорошо», но мы удивились, когда несколько человек, сочувствующих нам, пригласили нас переехать в долину. Они хотят сделать пристройку к торговому центру и назвать её «Картофельной лощиной».
– Как ваши люди отнеслись к этому предложению?
– Большинство хочет остаться в Лощине, но учредители говорят,
– Не делайте этого! – сказал Квиллер. – Картофельная Лощина уникальна. В торговом центре сразу пропадет её естественное очарование. Вам придётся работать семь дней в неделю, по одиннадцать часов в день, а плата за аренду перестанет быть символической, как только вы устроитесь. Они пытаются вас эксплуатировать.
– Рада слышать ваши слова. Я не доверяю жителям Спадзборо. Они делают всё ради своей выгоды, совершенно не считаясь с нами. Они сваливают мусор и использованные шины в ущелья нашей горы, вместо того чтобы отвезти на свалку в Спадзборо, где им пришлось бы заплатить пятьдесят центов.
– Вы заявляли протест?
– И не один раз! Но местные власти никогда не поступают честно с бульбиками. Можно подумать, что мы не платим налоги! А теперь они вообще пытаются вытолкать нас с горы.
– Но как они могут это сделать?
– Очень просто. Наши старики вынуждены будут продать землю либо из-за нехватки денег, либо из-за невозможности уплатить налоги. Жители Спадзборо скупят землю почти за бесценок, а затем продадут её за огромные деньги. Именно это сделал Хокинфилд с Большой Бульбой. И мы боимся, что то же самое случится с нами. Придут застройщики, налоги возрастут, всё больше и больше бульбиков станут продавать свои угодья. А когда вы живете на земле, которая принадлежит вашей семье не одно поколение, то ужасно горько терять её. Жители долины, у которых здесь нет таких глубоких корней, как у нас не понимают наших чувств.
После этого ужин протекал почти спокойно, хотя Квиллер отметил, что курица необычно пересолена для ресторана, гордившегося своими приправами из трав. Однако он делал всё возможное, чтобы сохранить приятную атмосферу.
– Я хотел спросить вас о странном явлении, которое озадачило меня, – сказал он. – Это было в пятницу около полуночи. Небо было чистым, и я увидел на Малой Бульбе хоровод огней.
– Ах это. Не знаю, как лучше вам объяснить. Это что-то мистическое… Вы должны понять мою мать. Она своеобразный мыслитель. Она верит, что одной только силой воли можно изменить ход событий. А вы верите в это? – округлив глаза, спросила Кризалис.
– Почему бы нет, – сказал он, думая о необычайных повадках Коко.
– Это не просто её собственная идея. Мои бабушка и прабабушка верили в то же самое. Они выжили в тяжёлые времена и дожили до преклонных лет. Я хотела бы иметь их убежденность.
– А что, вашей матушке удавалось повлиять на какие-нибудь события?
– Ну… однажды отец попал в страшную аварию на фабрике, и доктора
– Убедительная история.
– Некоторые называют это колдовством.
– Расскажите это Норману Винсенту Пилу, – ответил Квиллер. Заметив, что она ковыряет вилкой еду, он спросил, нравится ли ей курица.
– Пересолена. Я не привыкла к такой соленой еде.
– Согласен, повар посолил от души. Кто-то должен заявить ему об этом напрямик… Расскажите о способностях вашей матушки.
– Она всегда устраивала хорошую погоду в те дни, когда собиралась вся семья, – сказала Кризалис со странным смехом. – А если серьёзно… вот она решила для себя, что Форест и я должны учиться в колледже, и знаете, что произошло? Штат предложил бесплатное обучение для учеников с гор!
– Тогда почему она молчит? В чём причина? – поинтересовался Квиллер.
Кризалис печально посмотрела на него. Он уже видел этот печальный взгляд, когда она говорила о брате о том, что он в тюрьме.
– Она винит себя за то, что случилось с Форестом, – с грустью произнесла она.
– Не понимаю, – сказал Квиллер.
– Мама использовала всю силу своей мысли, чтобы остановить Хокинфилда от разрушения гор. Она не желала его смерти, она просто хотела, чтобы в его сердце произошли перемены, – Кризалис замолчала и устремила взгляд в пространство, однако молчание Квиллера заставило её продолжить: – Ужасная ирония заключается в том, что брат обвинен в убийстве, которого не совершал. Мама дала обет молчания, пока он в тюрьме.
Квиллер тихо проговорил слова сочувствия и сожаления, а затем повторил вопрос:
– Так что же это за хоровод огней на горе?
– Некоторые из наших людей приходят в полночь на вершину Малой Бульбы с фонарями. Они становятся в круг и молча ходят, сосредоточившись на мысли о том, чтобы Фореста освободили – тем или иным образом. – Она покачала головой.
– Вы думаете, движение по кругу повышает эффективность их действий? – спросил он мягко, словно сомневаясь в этом.
– Предполагается, что хождение по кругу концентрирует силу их коллективной воли. Так они говорят.
– А вы, кажется, не очень в этом уверены?
– Не знаю… Не знаю, что думать. Устраивая пикеты перед зданием суда, мы тоже ходим по кругу.
– Теперь, когда вы упомянули об этом, – сказал он, – мне кажется, что пикетчики всегда ходят по кругу.
– Пикеты – это идея Эми, – сказала Кризалис. – Она и Форест собирались пожениться и хотели сыграть свадьбу у водопада, где туман поднимается, точно вуаль Все уже было готово, но… Его задержали, не выпустили под залог и отправили в тюрьму. У Эми ребенок от моего брата. Она берёт его в свой ресторанчик каждый день. Его зовут Эшли… Извините, я говорю слишком много, но так хорошо, когда кто-то внимательно слушает, не из своих. Последнее время я всё больше становлюсь похожей на мать, мне не хочется говорить.