Кот, который умел искать мины (Оборотень в погонах)
Шрифт:
Кое-какую способность рассуждать я восстановил. По крайней мере, вернувшись, не стал бешено метаться по всему дому, а целенаправленно подошел к шкафу, открыл бар, накапал себе полстакана «Ходунца Трясучего», хлопнул его одним глотком, сел и начал думать по-настоящему.
Дело, конечно, паршиво, как ни крути. Благодаря этой чертовой девке – дернул же ее нечистый под руку попасться! – все мои способности и предосторожности – тьфу, плюнуть и растереть! Выловят меня примитивнейшим тестом подобия. Положим, не сразу выловят, но если возьмутся серьезно – выловят
Я замер. Осторожно протянул руку, цапнул пробежавшую мимо мысль за хвост, медленно подтянул к себе, развернул... и с облегчением расхохотался.
Есть способ, есть! Такой же примитивный, как и сам тест. Рискованный, конечно, не без этого, но по сравнению с тем, что я воображал себе пять минут назад... Все равно, что сказать узнику – «Паря, вона дыра в загородках, да и туча на луну наползла... Правда, на вышке попка торчит, ну так он один, а если ты, паря, щас не сдернешь, выведут себя спозаранку во-он к той стеночке, и там-то кончальный десяток по тебе точно не промажет».
Фигли. Не для того мы из Черного Ущелья вырывались.
Дальний закуток нашего подвальчика был изначально мною задуман как замена бани. Бани, понятно, не в смысле мытья, а во втором, не менее обиходном – неосвященной, «ничейной» территории, на которой можно без особых на то ухищрений потолковать с «малыми».
Рядовой столичный обыватель ведь понятия не имеет, сколь велика Московская община малого народца. Как раньше, так и по сей день. Да что там, простые граждане, зуб даю, зачастую не отличат, скажем, верхнестоячника от панельщика и, нимало не смутясь, кличут их «домовыми». И туда же, до кучи, валят трубчатых, хотя эти-то к ветхозаветным домовым никакого отношения не имеют, а мутировали из мелкой озерной нечисти совершенно самостоятельно.
Ритуалы общения эта публика – горожане, – кстати, тоже исполняет совершенно бестолково, сплошь и рядом, по причине безграмотности, не те, что надо, а когда разбушевавшийся полтергейст достанет их вконец, начинают трезвонить на кудыкину гору или, еще лучше, прямиком в благочиние – вызывать охотников за привиденьями.
Расслабились, избаловались. При Стройке-то, особенно при бывш. святом Иосифе, маленький народец сидел тише воды, ниже травы – да и то уцелел только благодаря Инквизиции – потому что стучал каждый второй на каждого первого, а первый на второго.
Ну а после провала хранителям уже стало не до мелочи – если уж Меченый приказал всех перевербованных посольских гремлинов сдать с потрохами, что уж говорить про простую раешную мелюзгу. Тем более что диссиденты, которым эта нечисть совала уши в стены, нынче сидят в таких кабинетах, куда не всякий маг пробьется, – а те, кто не успел взлететь на гребне помойной волны, и подавно никого не волнуют.
С приманкой никаких проблем не возникло – мы для этих дел кринку козьего молока на леднике меняем регулярно. Для малого народца – первое дело, тем более для городских, которым и обычное-то коровье вскипятить
Я подвесил бутылочку к потолку, аккуратно разложил вокруг ловчую снасть и принялся ждать.
Первым на заветный запах примчался крохотный – не больше мыши – чердачный. Как он вообще опустился так низко – ума не приложу. Постоял с минуту, пуча глазенки и – насколько я мог разглядеть – жадно облизываясь, попытался подпрыгнуть и, уяснив несостоятельность подобной попытки, начал призывно пищать.
На его зов почти моментально сбежалось полдюжины собратьев, среди которых была парочка вполне неплохих экземпляров. Я уж было собрался накрывать их, но в последний миг передумал.
И не зря. Через минуту, шумно пыхтя и отряхиваясь, из стены выбрался здоровенный – в локоть роста – кухонный. По-моему, с кухни какого-нибудь «нового русского» – ни на чем, кроме икры, так вымахать невозможно. «Хороша икра моя родная, много в ней питательных веществ. Я другой такой икры не знаю... И народ – не знает, и не ест».
Подождав, пока вся эта компания заберется в снасти по самые волосатые уши, я подтянул потуже нить заклинания и, припустив в голос ленцы, осведомился:
– Воруем, значит?
Кухонный отреагировал на этот вопрос почти так же, как и человек, буде последний услышал его из ясно освещенного и абсолютно пустого угла – подскочил вверх и завизжал.
Самое главное в общении с малым народцем – терпение. Это мне неоднократно вдалбливали на спецкурсе, да и после я имел немало поводов убедиться в справедливости данного высказывания. Мозги-то у них крохотные, да еще вдобавок устроены совершенно особым образом. Поэтому если порученное ему задание будет допускать хоть малейшую лазейку для неправильного толкования, то можно не сомневаться – переврет и извратит самым невероятным образом. Поэтому задание надо формулировать оч-чень тщательно.
Я провозился с кухонным не меньше получаса, прежде чем он сумел десять раз подряд повторить мой вопрос без особой отсебятины. За это неимоверное усилие он получил вторую ложку молока и был отпущен – на все шесть сторон.
Теперь мне оставалось только ждать. Вероятность того, что пузатая мелочь вернется за обещанным молоком, была довольно высока – где-то шесть из восьми. Шансы же, что он выполнит-таки именно то, что от него требуется, были хоть и поменьше, но тоже приемлемые – три к четырем. Все-таки крупный экземпляр.
Кухонный вернулся через час с четвертью. С правого уха у него свисала паутина, на пузе темнело чернильное пятно, а бурой архивной пылью он был покрыт весь – с лап до головы.
– Давненько такой работенки не попадалось, – проверещал он, размахивая зажатым в лапке свитком. – И паспортистка эта – грымза наглая. Говорит: «Я-де самого Наполеона видела, когда он в Кремль прописывался. Думает, уши отрастила, так... Наполеона она видела... Да если она его видела, то я...
– То ты Козельск от Батыя защищал, – усмехнулся я, снимая обертку с кринки.