Кот, который жил роскошно
Шрифт:
– Да, это было бы забавно, – согласился Квиллер. – Но совет директоров Фонда Клингеншоенов не соберётся раньше четверга, и для нас с вами все эти мысли сейчас – журавли в небе.
На этом они пожали руки и пообещали держать друг друга в курсе дел.
Из пресс-клуба Квиллер отправился в публичную библиотеку, одно из нескольких зданий, оставшихся нетронутыми, разве только автостоянка расширилась. Библиотека была раз в сорок больше пикакской, и Квиллер подумал: а видела ли её когда-нибудь Полли Дункан? Он вспоминал о Полли куда чаще, чем предполагал. Интересно, что она сказала бы о лифтах «Касабланки»? Жильцах?
Просматривая библиотечную коллекцию, посвященную местной истории, он обнаружил огромное количество материала по «Касабланке», относящегося ко времени, когда Цвингер-бульвар был заполонен лошадьми и каретами, а позже – паровыми машинами Стэнли и электромобилями «коламбус». Чёрно-белые фотографии представляли президентов, финансовых магнатов, театральных звезд, стоящих на ступенях здания, или вылезающих из «дюзенбергов» при помощи швейцара в форме, или обедающих в «Пальмовом павильоне» на крыше. Вот женщин, в узких шёлковых, очень длинных платьях с перехватами ниже колен и в мехах, сопровождают мужчины в оперных плащах и цилиндрах, – очевидно, эта группа собралась на благотворительный бал. А вот в парке, примыкающем к зданию, нянюшки выгуливают малышей в колясках, а фантастически одетые детки бьют ракетками по воланам. Было даже фото карликового бассейна с мужчинами-пловцами в купальных костюмах (панталоны по колени).
Квиллера более всего интересовали фотографии, где был заснят Харрисон Пламб: человек с маленькими, по-видимому оставленными как воспоминание о Париже, усиками. Иногда рядом с ним находился друг Гринчман – это во время визитов к знатным сановникам иногда жена и трое детей (мальчики в коротких, по колено, штанишках, и малышка Аделаида с локонами, струящимися из-под полей её украшенной цветами шляпки). На более поздних фотографиях Аделаида с отцом позировали у «Стуц Биэкэт» или чайного столика на террасе. Квиллер вспомнил, как кто-то говорил, будто бы люди и события прошлого, впечатавшись в кирпич, камни и деревянные обшивки старого здания, придают ему некую загадочную ауру. Если это правда, тогда становилось понятным то, что пытался сказать Лоуэлл о магии «Касабланки».
После двухчасового экскурса в спокойное нарядное прошлое Квиллер особенно остро почувствовал, как ему трудно выносить назойливый грохот современной улицы. Он быстро пошёл домой. Дул пронизывающе-холодный ветер. Цвингер-бульвар с его высоченными домами превратился в аэродинамическую трубу. Редактор «Прибоя», некогда занимающийся полосой, посвященной ресторанам, называл бульвар «Пищеблоком». Квиллер насчитал дюжину ресторанов с национальной кухней, о которых в Мускаунти слыхом не слыхивали: полинезийской, мексиканской, японской, венгерской, шехуанской и средневосточной среди многих других. Он вознамерился перепробовать их все. И пожалел, что с ним нет Полли.
Был уже конец дня, и обитатели «Касабланки» на автобусах, машинах, такси возвращались домой. Квиллер был единственным, кто пришёл пешком. Он заглянул на стоянку в надежде на то, что его место окажется свободным, но на сей раз в № 28 находилась «джелопи» семьдесят пятого года.
Когда он присоединялся к пестрой толпе, втекающей в двери здания, его окликнул мужчина с рыжеватыми усами.
– Привет!
– Да, теперь и я в числе счастливчиков, – сообщил ему Квиллер.
– И на каком этаже?
– Четырнадцатом.
– Крыша всё ещё протекает?
– Когда пойдет дождь, тогда смогу сказать точно, но по крайней мере управляющая заявила, что вчера её починили.
– У вас, наверное, связи. Потому что здесь никто никогда ничего не чинит, – сказал мужчина и рванул вперед, стараясь попасть в отъезжающий лифт, и Квиллер только тогда узнал в нем дружелюбного бегуна, который помог ему в день приезда.
В вестибюле стояли рабочие с пивными банками, шумные студенты с ранцами, женщины, одетые в деловые костюмы и с кейсами в руках, пожилые люди с палками, с забинтованными руками, распухшими ногами – то ли автовокзал, то ли больничный коридор.
Большинство жильцов останавливались возле своих почтовых ящиков и кисло просматривали их содержимое. Проходя в переполненный зальчик, Квиллер чудом увернулся от огромного лысого гиганта в футболке с надписью «Ферди Ле Булл» (бык). Вслед за этим на него едва не налетела женщина средних лет в вечернем, усеянном блёстками платье, встревожено разглядывавшая дюжину конвертов, зажатых в руке.
– Прошу прощения, – пробормотал Квиллер.
– Эй, привет! – внезапно вскричала она девчоночьим голоском, оценивающе разглядывая его усы. – Где скажи на милость, тебя прятали?
В ящике Квиллера почты не было. Для письма Полли ещё не подошло время, а все остальные принимала его временная секретарша.
Руперт стоял рядом с грузовым лифтом, словно в ожидании «скорой помощи»: его красная кепка пылала не хуже пожарного гидранта. Миссис Таттл сидела на своём обычном месте и вязала, не забывая при этом посматривать на студентов-инженеров. Среди ожидавших лифта Квиллер увидел Эмби с пакетами в руках.
Квиллер спросил её:
– Здесь что, поблизости инженерное училище? Ребята говорят только о мостах.
– Они из зубопротезной школы, – ответила она. – Квилл, познакомьтесь с моим соседом, Кортни Хэмптон. Кортни, это Джим Квиллер. Он живёт на четырнадцатом, в квартире Ди.
Представленный Квиллеру молодой человек обладал квадратными плечами, узкими бёдрами и моднейшим костюмом. Взглянув на ботинки и куртку Квиллера, он прогнусавил:
– Из глухомани к нам приехали?
– Кортни работает в «Киппер энд Файн», магазине мужской одежды, – сказала Эмби. – Чем занимаетесь, Квилл?
– Брожу. Стараюсь сориентироваться на местности. Всё изменилось. Многих зданий уже нет.
– «Касабланка» на очереди, – предсказал сосед Эмби. Можете не распаковывать чемоданы.
– Интересно, что сегодня по телевизору? – устало вздохнула женщина.
– Лично я, – проговорил Кортни, напыщенно вздернув брови, – если кого-нибудь это интересует… так вот я сегодня вечером… играю в бридж… с Графиней.
– Ла-ди-да, – проговорила Эмби.
Оба лифта прибыли одновременно, и толпа хлынула вперёд, отделив Квиллера от этой пары. Неохотно поднимаясь, Зелёный исполнял на каждом этаже один и тот же неуклюжий ритуал: сначала он тряско останавливался, затем апатично раскрывал двери, чтобы выпустить пассажиров, после чего ждал целую минуту, медленно закрывал створки и полз на следующий этаж. Никто в кабине не разговаривал: все задерживали дыхание.