Кот, который жил роскошно

Браун Лилиан Джексон

На втором этаже находился обеденный зал со скатертями, салфетками и перечными миленками на столах. А вовсе не с бумажными подстилками и скрученными пластиковыми бутылями с кетчупом и горчицей. Они выбрали столик в укромном углу.

– Так, значит, вы заинтересованы в восстановлении "Касабланки", – констатировал архитектор.

– По крайней мере настолько, чтобы начать задавать вопросы. Я ещё дома подготовился. Весь вчерашний вечер изучал отчет «Гринчман энд Хиллз». Вы, похоже, питаете по поводу данного проекта радужные надежды.

– Как вам, наверное, стало ясно, в это дело нужно вложить много денег, но его осуществление

вполне реально. Оно может стать одним из крупнейших реставрационных проектов в нашей стране, – сказал Лоуэлл.

– Почему вы так в этом заинтересованы?

– Во-первых, ещё до женитьбы я несколько лет жил в этом здании и могу сказать: есть в нем нечто, что влезает тебе в печенки. Не знаю, как получше это объяснить. Но в основном моя фирма заинтересована потому, что «Касабланка» была спроектирована покойным Джоном Гринчманом и в наших архивах имеются все оригинальные планы. Естественно, это невероятно облегчило изыскательский процесс. В начале века Гринчман – упорный молодой архитектор – встретился с Харрисоном Пламбом, который носился с совершенно безумной идеей. За её осуществление не взялся ни один нормальный архитектор, но Гринчман согласился и сделал себе имя на «Касабланке». Дизайн здания намного опережал своё время: мавританский стиль стал популярным только после Первой мировой войны. Стены у основания были в два фута толщиной, а наверху сужались до восемнадцати дюймов. Механическое оборудование – водяные, паровые трубы, электропроводка – было сконцентрировано в специальных местах между этажами для удобств ремонта и большей звуконепроницаемости. И ещё один достойный удивления факт: жильцы могли пользоваться электричеством столько, сколько хотели!

– А что известно о Харрисоне Пламбе?

– Семья сделала состояние на железных дорогах, но сам он не проявил склонностей к занятию бизнесом. Он был мечтатель, дилетант. Какое-то время учился в школе изящных искусств – L'Ecole des Beaux Arts – и, пока находился в Париже, осознал всё величие проживания в шикарных городских апартаментах. Эту идею он привёз домой. Ему грезился дом-дворец.

– И как реагировала местная элита?

– Она съела идею с кожурой! Дом стал настоящим хитом! Семейным предлагались двенадцатикомнатные апартаменты со специальными комнатами для слуг. Холостякам и незамужним дамам – квартиры поменьше. Позади дома находились конюшни для лошадей и каретный двор. Всё это подавалось немедленно, как такси. Забавно: не было кухонь, зато на крыше имелся ресторан, поэтому жильцы либо ходили есть наверх, либо блюда присылали им в номера.

– А бассейн?

– Только для мужчин, знаете, потешить самолюбие. На первом этаже разместились конторы биржевого маклера, ювелира, адвоката и страхового общества. В подвале имелись прачечные и обувная мастерская. Брадобреи, парикмахеры, портные, белошвейки вызывались прямо на квартиры.

– Для себя Пламб оставил лучшие апартаменты?

– Весь двенадцатый этаж. Он был выполнен по его собственной прихоти в испанском стиле, а в двадцатых годах переделан под французский модерн. Если здание восстановят, квартиру Пламба можно превратить в настоящий музей, настолько она грандиозна!

Квиллер сказал:

– Предположим, Фонд Клингеншоенов восстановит «Касабланку» в её прежнем виде, как, по-вашему, кто-нибудь захочет в ней поселиться?

– Без сомнения.

– Вы, верно, встречались с дочерью Харрисона Пламба?

– Только два раза, – ответил Лоуэлл. – Первый когда попросил разрешения сделать наброски.

Пришлось умасливать старушку воспоминаниями о дорогом отце, рассказами об архитектурных стилях, и, в общем, с задачей я справился. Второй – когда презентовал копию отчёта (в кожаном переплете, и не иначе!), который, думается, так и не был ею прочитан и даже открыт, несмотря на то что мы поместили на обложке портрет её отца рука об руку с Джоном Гринчманом. К сожалению, в бридж я не играю, поэтому меня больше к ней не приглашали.

– Мне придётся с ней встретиться, – сказал Квиллер, – Что она такое?

– Достаточно мила, но живёт исключительно прошлым, в собственном временном пространстве.

Ей наплевать на то, что входные ступени сотрутся в порошок, а лифты рухнут. Если кто-нибудь не вложит ей ума, она так и будет до конца жизни цепляться за свою квартиру, а для "Касабланки" это смерть. Лично я не хочу быть около здания в тот день, когда его взорвут.

Они заказали дежурное блюдо вторника – свиные отбивные, – поговорили о метаморфозах Цвинтер-бульвара, о возможной постройке «Ворот Альказара» и обогащении Хламтауна. За сырным пирогом и кофе разговор вернулся к "Касабланке".

– Давайте сравним силы противоборствующих сторон, – предложил Квиллер. – Итак, с одной стороны – разработчики (застройщики) и отцы города, которые во что бы то ни стало хотят убрать здание с глаз долой.

– Плюс финансовая поддержка проекта "Ворота Альказара" риэлтерской фирмой, занимающейся делами "Касабланки", ведь она для них постоянная головная боль: несмотря на низкую арендную плату, здание заполнено жильцами лишь наполовину, а механическое оборудование от старости и плохого обращения постоянно ломается.

– Так. С другой – НОСОК и «Г. энд X.», правильно?

– Плюс художественные и академические слои общества. И ещё армия бывших жильцов, поддерживающих НОСОК. Это может показаться странным, но существуют люди, ностальгирующие по «Касабланке»: они грустят по ней, как по… Парижу, наверное. Она для них – живое воспоминание о былом. То, что случилось с Ди Бессингер, просто ужасно. В ней была заключена сильнейшая энергетика, и – вам это, видимо, известно – она должна была унаследовать здание.

– Нет, это для меня новость, – сказал Квиллер.

– Конечно, Дианна имела собственнический интерес к «Касабланке». Но он никак не мешал ей искренне любить это здание.

– Вы хотите сказать, что Графиня в своём завещании назвала Бессингер наследницей?

– Да. Ди кучу времени провела на двенадцатом, и, по-видимому, это было по достоинству оценено Графиней, которая, давайте говорить начистоту, живёт совсем одиноко.

– А теперь скажите: если Фонд Клингеншоенов сделает предложение – на данном этапе я, правда, не уверен, что сделает, – то можно ли точно сказать, что Графиня продаст здание?

– Вот этого я не знаю, – проговорил архитектор. – Мэри Дакворт считает, что эта женщина умело играет в кошки-мышки на обе стороны. Ей явно не хочется, чтобы её дом разрушили, но по материнской линии в её роду Пенниманы, а они финансируют «Ворота». Вы знаете Пенниманов?

– Знаю, что они владельцы «Утренней зыби», – сказал Квиллер, – поэтому, как бывший работник «Дневного прибоя», я не очень-то ценю их газету.

– Они владеют акциями радио – и телекомпаний и бог знает ещё каких! В этом городе Пенниманы правят балом. Мне доставило бы огромное удовольствие увидеть, как сносят то, что они понастроили.