Кот знает всё
Шрифт:
– Воздуха много, – одобрительно отозвался кто-то за Женькиной спиной.
Она обернулась, но говоривший успел отвернуться, смешаться с теми, кто этого заметить не мог. У нее возникло ощущение, что упущен очень важный человек, сумевший уловить главное в том доме, который ей так хотелось и страшно было полюбить, как живое существо. Женька поискала глазами: кому мог принадлежать этот голос? Он напомнил ей Мишкин, но ведь его не было… просто не могло быть среди этих людей…
«Надеюсь, я не дойду до того, чтобы всюду слышать его голос». – Она подумала об этом с опаской, из которой проступила капля сожаления: неужели так и не узнать
Женька крепко ухватила невидимые вожжи, остановила эти никчемные сожаления: «Но потом все проходит, даже отголоска не остается. Только у некоторых… И они пишут: “Я помню чудное мгновенье…” Но я не из их числа».
Рядом с матерью она увидела Родиона, и эта картинка показалась естественной, хотя они расстались (Женька была в курсе их романа) уже года два назад. Но эту фразу насчет полноты воздуха произнес не он, его голос Женька узнала бы. Почему он помнился до сих пор? Ведь она никогда не была влюблена в Родиона, мужчины его возраста казались ей такими занудами!
Наверное, все объяснялось тем, что Женька впервые услышала Родиона, сидя в зрительном зале, а все, что происходило на сцене, тогда казалось ей волшебством. Она была просто сражена, когда один из этих почти мифических персонажей начал ухаживать за ее матерью, конечно, лучшей, но обычной женщиной. Светлана усмехнулась тогда в ответ на поток изумленных Женькиных восклицаний: «И боги спускаются на землю…»
Сама Светлана сейчас разговаривала с Ванечкой Калюжным – «дребезжащей пластинкой», как Женька окрестила его еще в детстве. Ей запрещали смеяться над его манерой исполнения, и потому дух противоречия каждый раз, когда Ванечка брал гитару, посылал смешинку.
«Сейчас уговорит его спеть! – Женька заранее прикусила губу. – Хотя его и уговаривать не надо. Рад стараться».
В душе она немного завидовала Ванечке, потому что всегда мечтала овладеть гитарой, вожделела к ней, как к человеку, который откровенно избегает близости, но все не хватало времени заняться этим всерьез. Сейчас Женька пробовала себя в журналистике, писала рецензии на новые спектакли, репортажи с мест происшествий, статьи о молодежных проблемах – словом, бралась за все подряд, надеясь хоть чем-нибудь зацепить главного редактора, который смотрел на нее, как на щенка, нахально пытающегося пробиться в стаю.
– Давайте послушаем! – призвала Светлана, чуть повысив свой хриплый, низкий голос. – Иван принес нам новую песню.
«Опять посвященную тебе!» – про себя добавила Женька с ехидцей. Ей было и приятно, и немного смешно то, как трогательно этот человек влюблен в ее тетку. Наверное, даже не замечает, что Светлана стала похожа на старую собаку с обвисшими брылями. Посветлевшие с годами глаза странным образом выпучились, как у рыбы, а профиль вытянулся вперед небрежно нарисованной объединяющей скобкой. Только густые, длинные волосы потрясающего орехового цвета источали блеск юности и запах леса – так было, даже когда они жили в городе.
Женьке казалось, эти волосы делают Светлану похожей на лесную колдунью. Не ту, киношную, красота которой – дело гримеров, а настоящую, странноватую, постаревшую, в чем-то даже уродливую, как отдельные сучья сосны. Зато живую, завораживающую своей естественностью, неправильностью, что мешало видеть в ней взрослого человека, от которого следует скрывать секреты. И некоторые Женька не скрывала.
Только в Светланиной памяти остался день, когда племянница явилась домой утром, непроспавшаяся, с трудом вспомнившая, с кем провела ночь. Рената тогда угодила в больницу с аппендицитом и осталась в полном неведении насчет той ночи, которую Женьке и вспоминать-то было противно. И Светлана сразу угадала это ее отвращение к себе самой и не стала подливать масла в огонь – и без того жжет девчонке душу, сама себя наказала. Пару дней Женька не могла поднять на нее глаз и злилась на то, что до такой степени стыдится себя, а потом Светлана встретила ее с работы (тогда – курьером) свежеиспеченным тортом и прохрипела:
– Мы – семья, малыш. Значит, все поймем, все простим. Не о чем и беспокоиться. Пожалуйста, помни это.
И Женька разревелась прямо на пороге… Ей была невыносима мысль, что она может разочаровать маму, но Рената не услышала от сестры ни намека.
Разве Ванечка Калюжный знал такую Светлану? А может, и знал, их отношения были для Женьки хоть и не особенно интересной, но тайной. За что-то ведь он любил ее целую жизнь…
Они встретились взглядом, наверное, Иван почувствовал, что Женька рассматривает его. С его узкого лица ее взгляд тотчас соскользнул – на чем там задерживаться? Все щелочками – глаза, рот, и голос такой же, будто мелко дробится, просачиваясь сквозь отверстие, вроде того, что делают в почтовых ящиках.
На секунду Женька задумалась без насмешки: можно ли его песни назвать письмами? Есть в них какая-то исповедальность, в которую – не будь Ванечка Ванечкой – она непременно влюбилась бы, ведь в поэзии, в прозе, в музыке только это и признавала. Но этот смешной, слишком знакомый человек – разве он мог вызвать восхищение?
Светлана тоже заметила, что племяшка, сердито прищурившись, изучает их с Ванечкой совместимость, хотя час назад обговорили то, на каком все это уровне. До любви не поднимется никогда.
«Бедная, – не в первый раз она подумала о Женьке с такой пронзительной жалостью, что сердце зашлось. – Мы все время втягиваем ее в свой возраст, а ей тут скучно, неловко. Полевой цветок с пушистой головкой среди толстокожих комнатных растений… Девчонке кислорода среди нас не хватает».
Продолжая кивать Ванечке, она поискала глазами сестру. Но первым делом увидела кота, восседавшего между белыми балясинами лестницы, ведущей на второй этаж. Маленьким Огарок прятался от гостей, забивался под диван или куда-нибудь еще, и потом приходилось искать его и вытаскивать. Но в этом доме кот почувствовал себя хозяином – его ведь пустили первым! И наблюдал за чужими людьми с презрительным спокойствием: «Вы уйдете, а я останусь».
Правда, эту уверенность Огарок обрел не сразу. В первый вечер от ужаса забился куда-то, и разыскная операция трех женщин не дала результатов. Рената решила оставить кота в покое: ночью сам выберется, все обследует, выберет себе место…
Собственно, так и произошло. Уже утром Огарок изволил позавтракать, а вечером поужинать. Уморить себя голодом кот не пытался… Проблема была в другом: он категорически отказывался сходить в лоток. Хотя Рената первым делом показала ему, где справлять свои кошачьи нужды, и даже, не жалея ногтей, поскребла, всем видом изображая неземное удовольствие. Но кот не спешил ей верить…