Котдог
Шрифт:
(шум в зале нарастает)
– …Да! Вы не ослышались! Именно слетаются! Что бы там ни утверждали мои горе-коллеги! Им нравится чувствовать себя среди своих, таких же, им нравится подчёркивать свою ущербность. На Аста Ксоне их уже более пяти процентов населения! Это полноценная этническая группа! Там есть целые города, в которых нет ни одного здорового взрослого человека. Да, я не случайно отметил – «взрослого», дети у них рождаются нормальные… Отсюда, кстати, и растут ноги у легенды про Котдог, в просторечье называемый еще и Мяугавом…
(шум, крики, звуки потасовки)
– …Да
– Выключи.
– Да ты что?! Там как раз только-только самое интересное начинается! Тебе что – совсем не любопытно послушать, как этот старый талерланский хрыч будет доказывать, что никого из наших малышей не существует?! А то, что мы видим на экранах – вообще бред и суть галлюцинация. Не, что ни говори, а он просто лапочка! Знаешь, почему его Ки Кю прозвали? Ходит легенда, что он долго жил на какой-то полупиратской планете, где слово Ки означало очень большие размеры, буквально всемирного масштаба… ну, в том, конечно, смысле, в котором те дикари понимали идею всего мира. А вот Кю было там единственным и самым страшным нецензурным ругательством. И чтобы тебя аборигены так обозвали – это надо было ну очень постараться. А чтобы ещё и уточнили, что не просто кю, а именно КИ… Хотя про Милтонса – это он правильно сказал. Сволочь он, твой Милтонс!
– Милтонс не мой. Выключи. До начала испытания полторы минуты.
– Ну так целых полторы минуты ещё, чего торопиться-то? Слушай, а давай отключим им защиту заранее, а? Ещё на подъёме! Нет, правда, ведь это идея! Новая и оригинальная, такого ни разу не пробовали! может быть, в этом и проблема? Может, вся эта хрень у нас только из-за того и не получается, что мы с ними начинаем работать уже тут, на орбите! Все эти годы – и только тут, как заведённые, потому что какой-то дурак когда-то решил, что надо именно так, а мы как послушные идиотики… Может, просто постепенно надо, медленно, по нарастающей, – и всё будет тип-топ!
– Не будет. Пробовали.
– Когда? Я что-то такого не припомню!
– Зато я помню. И этого достаточно. Это ещё до тебя было. Хочешь – глянь в архиве.
– Ну вот… всегда так! Только что-то придумаешь, как тебя…
– Не отвлекайся.
Скоро придёт Боль. Уже совсем скоро. Огромная, чёрная, неотвратимая, она заполнит весь мир, у неё остро заточенные лучи-иголки, о них так просто порезаться, они обжигают, лучше держаться подальше, лучше свернуться в клубочек и попытаться спрятаться…
Он сжался и заскулил.
– О, ты только посмотри, какой красавец! Просто роскошный щен!
Боли пока ещё нет, но она будет. Точно будет, он знает это, так уже было. Много раз было. Хотя и не было. С ним не было. Но он – помнит, он знает, боль всегда приходит,
– Действительно, весьма перспективная особь.
– И только? Ха! Ты посмотри на его реакцию! Он же ушел в сквот моментально, когда другие и понять ничего ещё не успели! И посмотри – как качественно! Песик – и песик, не подкопаешься! Такой малыш – а обернулся без изъянов. Ты не туда смотришь, ты на зубы его смотри!
Он тоже пытался спрятаться – тем особым образом, которым раньше прятался лишь по таким же особым сигналам старших. Самым важным сигналам, когда опасность слишком велика и никакие иные прятки не помогут. И раньше всё получалось. Но на этот раз даже такая мера не сработала – мир перевернулся, но проклятые руки никуда не исчезли. И тогда, выгнув шею до хруста, он вонзил все свои мелкие и очень острые зубы в одну из ненавистных рук.
– Действительно, зубы качественные. И реакция.
– Ах ты… гадёныш! От ведь!.. Ты у меня забудешь, как кусаться! Да я все твои пакостные зубёшки…
– Отпусти щенка, Эри. Ты его задушишь. А он ещё не прошёл Испытание.
– От же тварь! Да не трогаю я его, успокойся! Что я, совсем, что ли… Испытание ему… Ну, мелкий гадёныш, держись! Я тебе устрою экзамен! Ты у меня полетишь, как фиброгласс над Нью-Баден-Баденом!
– Эри, уймись. Ты убьёшь ребёнка.
– Нифига! Только не его! Ты на его зубы посмотри! У них вся семейка перспективная, очень высокие показатели, буквально на грани, мне ещё в прошлом году казалось – вот оно! Рядом же было совсем, почти получилось, самую бы чуть… надо было ещё тогда не ссать жидко, а решиться наконец и полностью снять защиту. Имели бы сейчас, что предъявить, а не стояли перед комиссией с голым задом…
– Имели бы сейчас кучу проблем. Что ты так бесишься? Он же не тебя укусил.
– Ха! Хотел бы я на это посмотреть! Попробуй он укусить меня – вот было бы весело! Не ему, конечно. Ну, держись, гадёныш…
– Если ты выйдешь за пределы рекомендованной нормы – я укажу это в рапорте.
– Зануда. Смотри! Видишь? Все показатели в границах нормы! Можешь указывать в своём рапорте хоть триста раз!
– На грани верхней границы нормы.
– Но всё-таки – нормы! Да пойми же ты – это оправданный риск! Я нюхом чую – у этого малыша получится! Посмотри, он какой! Красивый, сильный, наглый. У него просто обязано получиться! Если ещё чуть-чуть ослабить экранирование…
– Эри, уймись.
– Ладно, ладно! Видишь – всё, не трогаю больше! Можешь включать.
Боль.
Руки исчезли – и тут-то она и навалилась всей своей огромной чёрной тяжестью. Он знал, он помнил, что именно так всё и будет. Но всё равно – неожиданно. Стремительный чёрный водоворот боли ¬затянул его в самую середину, он падал, падал, падал, и больше в мире не было ничего, только эта чёрная боль и бесконечное падение. И тонкий пронзительный визг, впивающийся в барабанные перепонки. Он вонзается в уши, он высверливает голову изнутри, этот визг, кто-нибудь, прекратите, пожалуйста, кто-нибудь… но никого нет, только чёрная боль, и он сам пытается заорать, чтобы хотя бы так прекратить это, заглушить, отодвинуть мерзкий звук, выворачивающий наизнанку. И только тут понимает, что визг этот – его собственный.