Котдог
Шрифт:
– Повторяешься.
– Ну и что? Я не твой безупречный Милтонс, могу себе позволить! Тем более, когда эти не умеющие сложить дважды два тупари…
– Они не тупари. И считают получше нас с тобой. И очень хорошо представляют последствия.
– Ага, как же, как же, представляют они! Когда зачищали всех полиморфов – тоже хорошо представляли? Что-то я сомневаюсь! Иначе не вопили бы сейчас хором и не требовали – вынь и положь им ген модификации, вот так прямо сразу вынь и положь! А нету их, полиморфов этих! Есть только одичавшие оборотни с жестко запрограммированными стабилями сквотов, пёсики-котики, и непонятно, что с ними делать. А отвечать – кому? Отвечать нам, а не твоему любимому Милтонсу! Тоже мне, святоша… Ах, извините,
– Не смешно. И неубедительно. А вот сравнительный анализ поведенческих стереотипов – очень даже. Милтонсу почти удалось сделать из одинаковых заготовок две совершенно различные модели. Непонятно только, зачем Милтонсу могла понадобиться столь жёсткая фиксированность их вторичных форм…
– Ну да. Почти. В том-то всё и дело, что почти. Как с предразумными Земли Анники. Сколько они там топчутся на пороге разума? Два или три тысячелетия? И протопчутся ещё столько же, зуб даю! Так и с нашими туземцам будет, помяни моё слово! Генетически они, конечно, почти что настоящие моди-полиформы, да только вот в том-то и дело, что почти! Милтонс сумел обойти закон сохранения массы, вот вояки губёшки-то и пораскатывали! Да только как раскатали – так и закатают, потому что местные – не моди. Моди! Ха! Настоящие модификанты могли становиться кем и чем угодно! Зелёным камнем, синим цветом, музыкой, электромагнитными колебаниями, даже пьезо-волной! А эти… Они, конечно, не люди уже, но и до моди им ещё срать да срать!
– Не хами. Тебе не идёт.
– Да и кому оно нужно, это твоё доказательство?! Нет, ну вот ты просто представь – допустим, случится чудо, и мы доделаем эту милтонсовскую хрень. Пусть всё это бесперспективно совершенно и у нас нет на то ни малейших шансов, но… Допустим! Доделали. Доказали. Ура-ура. Моди – такие же люди, как мы. Ну или когда-то такими же были. Мы все немножко моди – ну или когда-нибудь можем такими стать. И – что? Кому-то что, будет приятнее оттого, что полвека назад мы уничтожили не жутких монстров-захватчиков, а всего лишь слишком продвинутых двоюродных братишек, заглянувших на огонёк? Или что – это кого-то ужаснёт? Да люди всю свою историю уничтожали себе подобных! Что молчишь? Впрочем, ты прав – никто и не узнает. Эти, в погонах, они же параноики. Они не позволят. Они же помешаны на контроле! А как можно проконтролировать того, кто может стать пьезо-волной или синим цветом? Зачистят. Или засекретят так, что не раскопать… И нас тоже – в лучшем случае засекретят!
– Мешаешь работать.
– Ой, не надо, а?! Всё уже тысячу раз проверено. Мною лично проверено! Ближайшая перспективная пара в подходящий возраст войдёт года через три, не раньше, да и перспективка там так себе. Охота гонять порожняк? Ну так порадуй туземцев, возобнови испытания. Хотя при нынешнем финансировании…
– Я перепроверяю начальные расчёты. Если ошибка где и допущена, то в самой основе.
– В основе был Милтонс! А у него – никаких расчётов, только заметки на полях и эта сволочная поэма! Как ты надеешься проверить стихи? Подсчитаешь количество букв?! Сравнишь рифмы? Смоделируешь ритм?!
– Проанализирую изначальную коррекцию генофонда. Сложно, но определимо.
– А нафига? И так понятно, что он сделал, – нашёл планету одичавших первопоселенцев и нашпиговал их по уши всякой адаптивной дрянью! Он ведь не мыслил мелочами, наш Милтонс, ему вселенский размах подавай! Непонятно другое – зачем ему понадобилось загонять их в поведенческие стереотипы? Да ещё и в столь жёсткие! Зачем ему нужны были все эти дикарские ритуалы, в которых только сами дикари и способны разобраться? И магия эта дурацкая со сквотами – зачем?
– Не путай термины. Не магия – нанотехнология.
– Н-да? А ты берёшься различить модифицированную до черте какого уровня нанотехнологию – и магию бытовую обыкновенную? Я не берусь, я же не гений. Гением у нас был Милтонс…
– Сарказм неуместен. Милтонс действительно был гением. Это неоспоримо.
– Сволочью был твой Милтонс! Как и Ферма! Полей ему не хватило, скотине! А мы – расхлёбывай! Совести ему не хватило, а не полей! Как и Милтонсу. Эта его «Поэма о крыльях» – это же издевательство форменное! Почему он не мог написать просто отчёт, как все приличные люди? Почему он не мог просто вести, допустим, тот же рабочий дневник, как любой нормальный лаборант-исследователь?! Зачем потребовалась эта рифмованная занудная хрень?!
– «Поэма о крыльях» удостоена двадцати четырёх межсистемных литературных премий. В том числе – шести пангалактических. И – «личного одобрения» Сеарха.
– Во-во! Литератор, твою мать. Оставил след. Может, он просто пошутить хотел, а? А что, вполне в его духе! Этакая изысканная посмертная издёвка, хохот за крышкой гроба! Прикололся, а мы головы ломаем над глубинным смыслом. Нет, подумай, а? Чем не версия? Тогда понятно, почему оба этих местных вида на «поэму» так молятся! Нет, ты подумай! Чтобы два настолько различных мировоззрения признавали священным один и тот же текст и одно и то же место?! Это же нонсенс!!!
– Почему? В человеческой истории такое уже было. И не раз. А с островом мы им сами помогли.
– Ладно, пусть! Но – поэма?! Что скажешь? Они же чтят один и тот же текст?!! Дословно! Добуквенно! Тютелька в тютельку! О чём это говорит?
– О наличии у них вкуса. Не забывай – двадцать четыре премии. И – «личное одобрение»…
Глава 5. Танцы втроем
Настроение было таким же безоблачным, как и вступающее в свои права утро. Ксант не удержался и даже совершил короткую пробежку вдоль знакомой поляны, а потом долго кувыркался в высокой траве. Трава была влажной, одежда моментально промокла, но это тоже было приятно. На обкатанной гальке берега или мягкой травке Общей площадки он предпочёл бы кувыркаться голышом, но тутошняя поляна была дикой, в траве попадались сучки и даже камни, а лёгкая ткань майки и шорт была прочна и защищала неплохо. Никаких тебе царапин! Порядочный кот всегда должен беречь свою шкурку, он же не собака, чтобы было ему наплевать на собственный внешний вид.
К берегу Ксант вышел, изрядно подустав. Прыжки и кувырки – это всё ерунда, это только в радость и никакой усталости, а вот бег – совсем другое дело. У тех, кто ведёт преимущественно лазательный образ жизни, суставы вывернуты несколько иначе и для пробежек не предназначены. Да и вообще – не кошачье это дело! Так рассуждали все ксантовские соплеменники.
И, возможно, именно потому Ксант бегать любил. И умел – по кошачьим меркам, конечно. Во всяком случае, на правом берегу не было никого, кто бы смог от него убежать. Или – догнать, что иногда бывает куда важнее…
Нет, не то чтобы он скрывался – упаси Пилот и Лоранты-Следователи, конечно же нет! Он просто пережидал, давая этим дурам из Комитета возможность перебеситься и осознать, какую же глупость совершить они собирались. Не его вина, что они так долго успокоиться не могут – Базилий вчера сказал, что в ближайшие дни на это рассчитывать не приходится. Двое вообще в гульку ушли, с ними хотя бы понятно, но и остальные ничуть не разумнее себя ведут, разве что форму держат.
Даже раздобытая Ксантом информация их не успокоила. Орали, что он опять обделил-де котят, не выполнил даже минимальную норму по сбору ягод. Оставил детишек типа без витаминов. Да пошли они! Ведь даже малыши знают, что ерунда все эти витаминки, если действительно надо – спустись в сквот, и сразу поймёшь, какой ягодки или травки тебе не хватает. Но нет, им же хочется, чтобы всё под контролем, а в сквоте какой контроль? Вот и выдумали трудовые повинности, не нужные никому. А Ксант терпеть не мог заниматься ненужным – особенно, если оно не приносит удовольствия лично ему.
Конец ознакомительного фрагмента.