Котёл
Шрифт:
— А, вот, на выписку, слава тебе Господи, — сказал Коля и поковылял к главному.
Канонада усиливалась. Один снаряд разорвался перед окнами на расстоянии пятидесяти метров от больничного корпуса. Стекла на окнах не выдержали, рассыпались и в палатах возник сквозняк. Люба тут же стала связываться с командованием и попросила срочно прислать «Скорую» для эвакуации больных.
Несколько человек самостоятельно поднимались с кровати, брали с собой узелок и выходили на улицу, рассаживались на скамейке, а тех, кто не мог самостоятельно передвигаться, пришлось тащить врачам. Люба
— Подсоби, Сережа, одна не потяну.
Сергей подбегал, брал вторую руку больного, закидывал за плечо и они вдвоем тащили, а больной все же перебрал ногами и сдерживал стоны. Тяжело было для тех, кто был ранен в ногу, или получил такое ранение, что сил не хватало для того, чтобы выйти самостоятельно на улицу.
— Потерпи, миленький, ну что делать. Останешься тут, что если эти нелюди сюда придут, что с тобой сделают, никто не знает.
— Я знаю, — говорил больной. — Они разрежут меня, вытащат сердце, почки, печень, селезенку и продадут американцам. Не оставляйте меня здесь.
— Тяжелый ты какой. Много каши ел, небось. Терпи уж.
После десятого больного у Любы стали подкашиваться ноги, пот выступил на лбу. Сергей испугался.
— Не тащи больше, я сейчас, — сказал он и побежал к стоявшим во дворе машинам. За рулем дремали водители.
— Ребятки, на помощь, ничего не поделаешь, еще двенадцать человек, кажись, осталось. Они самостоятельно передвигаться не могут. А бомбардировки усиливаются. Надо помочь им добраться до машин и разместить их. Пока я и женщина врач. Мы не управляемся. У нее уже ноги подкашиваются.
Водители вышли. Остался один тяжело больной. Он мог умереть в машине. Сергей требовал оставить его.
— Оставить на смерть- ни за что в жизни, — сказала Люба. — Давайте вчетвером. Скорее, гул усиливаются, снаряды разрываются уже вблизи.
Тяжелобольного пришлось положить на пол: сидеть он не мог. Едва водители сели за руль, едва завели машины и отъехали, снаряд попал в больницу, и все разлетелось на куски. Люба сидела рядом с водителем первой машины, и все время поглядывала на опознавательные знаки других машин и на указатели направления дороги. У нее не было страха: жизнь и смерть как бы соседствовали и не влияли на ее состояние.
Едва Скорая подъехала к городской больнице, Люда получила команду отправиться на пограничный участок, к беженцам.
— Бросайте все, там маленькие дети. КПП обстреливается!
— А машина, я что пешком буду добираться.
— Ждите, высылаем Скорую.
Пограничный участок простреливался бандеровцами из Правого сектора. Они имели приказ: убивать русских всех возрастов. Коломойша держал тесную связь с Госдепартаментом США. Он оттуда получал указания. А указания были простые и ясные: донецкая земля должна превратиться в пустыню. Она будет заселена в будущем галичанами, которые станут трудиться на добыче сланцевого газа для сына Джона Бадена. Поэтому убить русского любого пола и возраста — священная обязанность каждого бандеровца.
Три полных автобуса простреливались бандитами. Листовая обшивка машины пропускала пули, как лист фанеры. Особенно точно и эффективно действовали пулеметные очереди. Люди погибали прямо сидя в креслах. Матери закрывали маленьких детей своим телом. Иногда было так, что мать погибала, а ребенок оставался живым и пищал, иногда погибали оба. Если водитель не получил пулю в лоб или в грудь, он гнал машину на бешеной скорости, чтоб очутиться на той стороне, несмотря на дикие, душераздирающие крики. Если водитель погибал первым, автобус становился неуправляемым, он мог опрокинуться, заехать в лесополосу и там остановиться.
Именно так и произошло с тем автобусом, в котором сидела Люба и Сережа. Из десяти детей на руках матерей, в живых осталось шесть, а четверо погибли, двое из них истекали кровью. Медицинские сумки у Любы и Сергея были наполнены бинтами, зеленкой, минимум медицинским инструментом. Сергей выносил детей, а Люба производила перевязку, и где надо было, пыталась остановить кровотечение. Детишек перевязывали, укладывали штабелями, а потом заходили в автобус и осматривали взрослых.
К удивлению, дети переносили ранения более спокойно. Некоторые пищали громко, потом этот писк становился все меньше, а когда им давали обезболивающее и вовсе затихали. Из взрослых пострадали шесть человек, четверо были безнадежные, а двое, зажав животы, стонали.
С той стороны границы подъехали две машины Скорой. Погрузили детей и двоих взрослых и увезли в Ростов в городскую больницу. Люба села в одну машину, а Сергей в другую и хорошо, потому что по оставшимся двум машинам скорой помощи вновь открылся огонь. Бойцы национальной гвардии получили приказ уничтожить беженцев. Коломошйша обещал за каждого убитого солидную сумму.
Из двух карет скорой помощи целыми и невредимыми остались только две женщины и один мужчина крепкого телосложения. Он почему-то не остался воевать со своими земляками, а решил до поры до времени найти тихий уголок в России.
Но поток беженцев не уменьшился. С другой стороны КПП, где не стреляли, люди двигались с чемоданами, с детскими колясками, с детьми за руку. В основном это были женщины. Многие из них с хмурыми лицами переходили рубеж смерти, с испугом смотрели на российских пограничников и морщились, когда тем им предлагали пройти таможенный контроль. Было однако много и таких, кто чувствовал себя счастливым, дарованной жизни, улыбался и здоровался с пограничниками, благодарил их за спасение от смерти, не задавал лишних вопросов и пройдя КПП, становился в очередь на стоявший автобус, не спрашивая, куда отвезут. А отправляли беженцев в разные регионы России, в том числе и на Дальний восток и в Крым на берег моря.
Прежде, чем отправиться в аэропорт, беженцев кормили хорошим обедом, давали возможность адаптироваться к новой обстановке, работали психологи и врачи многих других профессий.
Беженцев набралось около миллиона человек. Но журналисты западных стран, им их хозяева надевали повязки на глаза, не видели этого, а Псаки Суки из Госдепа США хоть и вынуждена была признать, что беженцы существуют, но их ничтожное количество, может всего три человека и то, это те люди, которые всегда симпатизировали агрессивным планам русских.