Котёл
Шрифт:
Узнав, что Пердуске- Хальцман прибывает в Одессу поглядеть на одесское чудо, он побежал в аэропорт, долго стоял у трапа самолета с бцукетом невесты, пал в ноги шоколадному королю, когда тот появился, вылизал его туфли до блеска и…вошел в доверие. Лесть — древнее и эффективное средство добиться цели, если эта лесть используется с умением и прилежанием.
И о силы небесные! ничтожество возглавило одесское отделение партии Пердуске- Хальцмана «Солидарность».
За ним потянулась и пристроилась у него родня. Неизвестно, выкладывал ли Гондаренко
Губернатор другой области Коломойша замыслил прибарть Одессу к своим рукам, но его опередил Пердуске-Хальцман, между которыми уже давно ведется борьба за передел собственности. Но когда два еврея воюют между собой, эта война забавно, бескровна и всегда кончается рукопожатием, но не дай бог втесаться в эту войну русскому человеку, да и хохлу тоже: и тот и другой погибнет. Еврейчик Ленин уничтожил миллионы, он был непобедим. Мало того, он заворожил русских. Они его боготворят даже сегодня, когда уже доказано что Ленин не любил Россию, а русских называл дураками.
Часть третья
1
— Бинт! Срочно!
Санитарка Аня обнаружила, что бинта нет, но как всякая опытная санитарка, не растерялась, молниеносно достала ножницы, отрезала длинную узкую полосу от старой простыни и подала врачу, которая только что дала обезболивающий укол раненому бойцу, с раздробленным бедром осколком снаряда, выпущенного бандеровцами. Раненый сразу утих, блаженно закрыл глаза, выдавив из себя стон благодарности, продолжая лежать на левом боку и не шевеля ни одной частью тела.
— «Скорая» где- Срочно вызови скорую. Ему нужна операция, а до больницы свыше десяти, — произнесла Люба, хватая бинт. Она тут же обнаружила, что недостаточно йоду в флакончике, а надо смазать рану вокруг и хотя бы немного намазать бинт по краям.
«Скорая» примчалась молниеносно, она уже стояла во дворе, хотя звуки разрывов снарядов, казалось, разрываются у самых окон, поскольку окна звенели и дрожали.
— Отвезешь больного. Не забудь карточку и листок с диагнозом.
— А как же я его там разгружу- спросила санитарка Аня, делая испуганное лицо. — А если попадут в «Скорою» по дороге- нет, я боюсь, я предчувствую… простите меня, Любовь Николаевна, век не забуду.
— Я не могу с тобой ехать, голубушка, никак, — сказала врач Люба, — вот еще один раненый. — Его тоже пытается доставить санитарка, такая же, как и ты, и она тоже боится, и я боюсь, но долг врача помогать раненым, а куда деваться. Страх…, он проходит. Только не надо думать о снарядах, о том, что они рвутся, надо избегать их. Видишь, мужиков нет, они все на передовой, ты же знаешь.
В это время прибежала еще одна санитарка, маленькая ростом, щуплая, бойкая, стала тащить раненого. Кто тут боится- как не стыдно бояться- Жизнь человеку надо спасать, а не дрожать за свою шкуру. Ты присягу принимала, ты клятву давала-
— Мугу, — расплакалась Аня, но подошла на помощь.
Две санитарки и врач сначала посадили раненого, подложив подушки под спину, потом доставили нового, только что привезенного для осмотра. Водитель, молодой, почти мальчишка не отказался помочь в одном и другом случае.
Аня села у ног больного, и машина взяла курс на город, в больницу. На борту светились крупные знаки скорой помощи, ярко горели фонари, снаряды по-прежнему рвались, могли угодить, не разбирая, какую цель поражать.
Люба закрыла дверь, села рядом с водителем и стала хлебать жидкость из бутылки, пользуясь тем, что раненый не подавал признаков беспокойства, хотя на лбу все время выступал пот, а лицо выглядело искаженным и мрачным. Только один раз он издал глубокий стон и беспокойно зашевелился. Люба раскрыла карточку и как бы случайно прочитала фамилию — Ястребов Сергей Васильевич. Ястребов…Ястребов… года три тому некий Ястребов ухаживал, вернее пытался ухаживать, да она, по какой-то бабьей вредности отвергала эти ухаживания.
— Неужели тот самый- она отбросила бутылку с недопитым морсом, повернулась к больному… Она вытерла пот с лица и произнесла:
— Я Люба Дерякина. Ты…помнишь меня, Сережа- Я жила в общежитии транспортного института, когда была на третьем курсе, а ты пытался ухаживать за мной. Это ты тот Ястребов- Не может такого быть.
Сергей открыл глаза и эти глаза, превозмогая боль, узнали Любу, гордую, неприступную девушку.
— Помню.
— Ты ранен в живот, очень опасное ранение, Сереженька, птичка, Ястреб, как ты себя чувствуешь- говори скорее.
— Мне очень жарко, и в голове все смешивается.
— Сейчас, сейчас, потерпи. Укол, пенициллин. Потерпи, соколик мой.
Она остановила машину, пересела к нему, дрожащими руками развела флакончик с пенициллином, сделала укол и стала набирать телефон больницы.
— Срочно! Хирург, операция, ранение в живот, очень опасное. Я слушать не хочу, человек умирает, а они…Дорога каждая минута. Раненый…это мой…брат, мой единственный, — закончила она плачущим голосом.
Ее знакомый хирург уже ждал ее. Люба сидя рядом с Сережей, повалила его на спину, а под голову подставила свои колени и вся время поглаживала по лицу.
В больнице Сергей был положен на операционный стол и ему сразу же стали делать операцию. Люба не отходила от стола, а когда все кончилось, последовала за ним в реанимацию.
Довольно быстро Сергей пришел в себя, окончательно узнал Любу и хотел задать ей вопрос: свободна ли она, но воздерживался. Ее ответ мог для него много значить. Есть такой закон: то, чего ты не знаешь, может закончиться отрицательно в неведении, хотя и не всегда; то, что ты знаешь, может никак не закончиться, либо закончиться положительно. Если Люба замужем это рана, которую тяжелее будет перенести, чем рану в живот.