Котёл
Шрифт:
10
Люба Дерякина находилась на передовой. Сейчас она ухаживала за ранеными бойцами украинской армии. Они, находясь в тяжелом состоянии, превращались в людей, которым было больно, когда болит душа и тело. Очень мало оказывалось героев, кто и в этом положении хотел идти на смерть ради вильной Украины. Большинство думало, как бы выжить, вернуться домой, увидеть семью.
Раненые псы, которые стали приобретать человеческий облик, просили пить, перевязать жгутом ногу или руку, чтоб не хлестала кровь на одежду на голую, почерневшую грудь,
Сергей тоже был ранен и лежал под грохотом пушек недалеко от КПП на русско-украинской границе. Борьба за это КПП шла уже третий день. Воюющие стороны хотели овладеть им, чтоб перекрыть границу, не дать возможность беженцам массово покидать горящий котел, где пытались их сварить земляки- украинцы: озлобленная, зомбированная киевская хунта твердила одно и то же: теллолисты должны быть уничтожены. А женщины с малышами на руках убегали в Россию, зная что там их ждет приют и спокойствие.
Возможно каратели выдохлись, но количество разрывов уменьшилось, свои же раненые остались, а целые и невредимые бандиты драпанули, оставив раненых беспомощных умирать на поле брани.
Тот, кто получил легкое ранение, но лежал среди других, стонущих, умирающих и просящих помощи, пытался дозвониться своим начальникам, а если кого поймал, матерился:
— Почему бросили раненых, мать вашу- Срочно пришлите Скорую, тут у нас двадцать человек требуют немедленной помощи. Как так можно-
— Ждите, приедем.
Но проходили тяжелые, длинные минуты, а затем и часы, никто из бывших сослуживцев не появлялся, а гул Скорой не раздавался.
— Что делать- задавал вопрос Ищенко, солдат, раненый в руку и ногу. — Ты, браток, кто, откуда-
— Я работник таможни, капитан Сидоренко. Есть единственный выход, обратиться к русским, если они проявят милость, мы спасены.
— К русским- Да они нас уничтожат мучительной смертью, отплатят нам за нашу жестокость. Лично я сначала животы вспаривал, потом глаза выкалывал и оставлял корчиться в муках, пока спасительница смерть не пришла, чтоб избавить от мучений. Нет, такой вариант не подходит.
— А мне подходит. Мы, хохлы, гадкие люди, а русские более благородные. У нас тут сестра милосердия Люба, вон она перевязывает раны. Позови ее, я с ней все обговорю.
Люба закончила перевязку и прибежала к капитану Сидеренко.
— Что случилось, говори быстрее, у меня еще несколько тяжело раненых.
— Вот за шоссе территория России. Сходи к ним, скажи пусть нас забирают или всех здесь прикончат. Ночь впереди, до утра не выжить. Пусть вспомнят, как воевали в древние времена: убитых на поле боя врагов прощали, их хоронили, а нас свои оставили, варвары. Украинская армия гнилая изнутри, она недолго продержится.
— Попробую, — сказала Люба и была такова. Тут же прибыли две Скорые, всех немощных бендеровцев погрузили и увезли в Ростов, в городскую больницу, а тяжело больных на операционные столы. Из двадцати отошел на тот свет только один, остальные выжили. Хороший медицинский уход, четырехразовое питание, современные дорогие лекарства быстро поставили ребят на ноги.
Некоторые долго не верили, где они находятся и может ли быть такое, чтобы заклятые враги москали оказывали им медицинскую помощь. Только один Прикарпатский овчар разговорился. Молодой, двадцати трехлетний парень, крепкого телосложения, стал рассказывать, как его заманили, а потом угнали на фронт. В военкомате ему сказали, что отправляют в офицерскую школу и там будет всего единственный экзамен — знание ридной мовы. Как только он согласился, его тут же в машину, где уже было много таких как он, а потом, когда их привезли в Луганск, сказали: ребята, повоюете недельку, а потом домой. Тот, кто здесь воевал, тоже воевал всего семь дней и уехал в родные пенаты.
— Так мы и остались воевать. Хлеба нет, солдатской каши тоже, перебои с водой по нашей же вине, колбасу в глаза не видели. А говорят, солдаты, наемники Коломойши все имеют, потому что это наемная армия, а мы, видите ли, на государственной службе, а государство у нас обеднело. Патроны дорогие. Солярка дорогая, одежа дорогая, все дорого, кроме нашей жизни.
— Кода мы вас выпишем, вы вернетесь в свою часть, чтоб убивать русских-
— Ни за что в жизни. У меня все поменялось, у меня раскрылись глаза. Я только не могу понять, почему с нами так поступили, может нас перепутали-
— Никто ничего не перепутал. Просто Россия страна большая и не мелочная, русские щедрый, не злопамятный народ. А вы маленькие, кривоногие, злые, злопамятные и мстительные, хохлы, одним словом.
Больница принимала раненых солдат ополченцев, но сюда попадали и те, кто шел с оружием в руках против ополченцев, против русских в надежде, что будет прощен.
Здесь лечился и муж Любы Сергей Ястребов. Он лежал в четырехместной палате с бандеровцами.
— Должно быть есть договоренность между нашими президентами: мы лечим ваших, москалей, а вы лечите наших бандеровцев, — сказал львовянин Сверчок.
— Пан сверчок, укол, — сказала медицинская сестра, подходя к Сверчку со шприцом.
— Добже, пани, я люблю уколы, вы тоже, должно быть, любите их, но сейчас, матка боза, такое время, что не до этого. Как только вы меня вылечите, я поеду в Лемберг, свой родной город, который раньше принадлежал моей родине Польше. Как только начнется реституция, Лемберг снова отойдет к Польше и это будет правильно. Я приглашу вас в гости, пани мочкалька.
— Давай, обнажай попу и поменьше разговаривай, а то будет больно. Я как всажу, так в очах потемнеет. Как ты нашим ребятам пули в живот всаживал, ты думаешь им было приятно.
— Но и мне перепадало, даже одна пуля в ключицу попала, чуть рука не отвалилась.
Вскоре пришел майор ФСБ, попросил всех в отдельный кабинет.
— Навоевались- спросил он.
Все пожали плечами.
— Кто хочет домой.
Двое подняли руки.
— Кто желает служить в российской армии-
Тринадцать человек подняли руки. Их фамилии переписал майор в отдельную тетрадь.
— Кто вернется в свою часть, чтоб снова идти в бой против ополченцев-
Никто не пожелал.