Котельная номер семь

Грим

Грим

Пролетарские триллеры.
– # 2. Котельная номер семь

Мёрзлый грунт был взрыхлён бульдозером, который утром и вечером задвигал уголь внутрь через окно. За котельной расстилалось бывшее футбольное поле,

Павел побывал здесь еще днем. Только что выпал снег. От кочегарки отъезжал разгрузившийся самосвал. Напротив нее у дороги парил колодец теплотрассы, прикрытый сколоченным из горбыля щитом.

Кочегара, у которого ему вечером предстояло принять смену, звали Витяй. Он тогда же - трезвый, но, как показалось, приконоплённый - охотно и доходчиво показал особенности эксплуатации этой котельной. Так что объяснения мастера были сейчас излишни.

Днем это место не производило такого тягостного впечатления, как сейчас, при свете единственной лампочки над металлической дверью, прикрывавшей вход в этот ад.

– Что отапливаем?
– спросил Павел у мастера.

– Прилегающий квартал, - кратко ответил мастер, рабочий день которого час, как закончился, но он вынужден был торчать тут в полутьме, инструктируя нового кочегара. Тратить личное время на лишние разговоры он не хотел.

Кочегарка был небольшая, на два котла, так что Павел и сам мог догадаться, что вряд ли к ней подключено более двух десятков домов, двухэтажных, восьмиквартирных, подобных тому, что пока что высился слева, но был предназначен к сносу ещё в прошлом году. Жители уже были выселены, рамы выставлены, пол вынесен, часть шиферной крыши разобрана местными жителями для загородных дачных нужд. Он уже начал оседать и крениться, этот дом, словно построен был на куче навоза.

Котельная, похоже, тоже коптила последний сезон, если верить мастеру - семидесятый. От ремонта здания давно отказались. Кирпич кое-где рассыпался. Вдоль фасада змеилась трещина. Козырек над входом прохудился и протекал, небрежно прикрытый обломками шифера. Над кварталом вздымалась, дымила труба, словно кадила дьяволу. Словно топил дымовыми шашками кочегар - это он, догадался Павел, в присутствии начальства усердствовал. Циклоны и дымоочистители отсутствовали, копоть и продукты сгорания оседали в приличном радиусе. Труба была обложена кирпичом и имела скобы, так что, если бы нашёлся желающий, то мог бы подняться по ней до самого верха и заглянуть внутрь.

К зданию то и дело что-то пристраивали, прилепливали, ломали и лепили опять. Пристройки и приделы, как только в них пропадала необходимость, почему-то очень быстро ветшали. Одни опадали грудами мусора, другие продолжали жаться к бокам, так что котельная приобрела со временем неописуемую конфигурацию и совершенно не соответствовала первоначальной проектной чистоте форм.

С возведением современных строений, предусмотренных генеральным проектом этой части города, надобность в ней отпадала. Во-первых, не справится она с возросшей нагрузкой. Во-вторых, вряд ли ей будет позволено своим неказистым, устаревшим, закопченным видом искажать будущий архитектурный ансамбль. Может, новая котельная на газе будет. Или запитают квартал от вновь возводимой ТЭЦ.

Справа от кочегарки был бетонный забор, скрывавший, вероятно, какое-нибудь небольшое предприятие из сферы бытовых услуг, что-либо вроде мастерской по ремонту холодильников или пошивочной. Днем Павел подходил, рассматривал на воротах табличку, читал. Но кроме того, что это была 'Мастерская ?17', ничего на табличке не значилось.

Футбольное поле и всё, что за ним, утопало во мраке. Довольно вдали горели, правда, огни. Но кто и для каких целей их зажег, оставалось догадываться. Возможно, кому-нибудь было нужно. С фронтальной части, кроме упомянутой желтой лампочки и некоторых, через дорогу, окон, тоже ничего не светилось. Фонари отсутствовали, тротуар не утоптан, и Павел заключил, что квартал заселен не густо. Улицы, как таковой, не существовало, хотя и висел на торце одного из домов указатель: ул., мол, Данилова. Чем польстил городу некий Данилов, Павел не знал.

Дом напротив котельной был в три этажа, и вероятно, что на три подъезда, и даже с балконом, правда, единственным, лепившемся, как бородавка к рябому лицу.

Что-то мелькнуло на полукруглом балконе, когда Павел уже отводил взгляд. Он вновь обернулся и теперь вполне ясно увидел на этом балконе женщину. Судя по стройности стана - еще молода. Но не это привлекало и задерживало внимание. Мало ли их, стройных, мелькает ежедневно в пределах охвата глаз, на всех не насмотришься. Эта женщина была совершенно голая, несмотря на мороз. И не особо заботящаяся о репутации. Ее светлые волосы, рассыпанные по плечам, шевелил ветер. В свете, падающем на нее из соседних окон, её кожа показалась Борисову снежно-бела, а на лице - не было ни кровиночки. Ни намека на розовость или румянец. Скорее глянец, иль даже так: глянцевость, глянцевитость. И не было пара дыханья из её рта.

Это усугубляло тревогу, характерную вообще для этой неприглядной местности. Тем более усугубляло, что эта девица уже являлась и днем. В тот момент, когда он подходил читать на запертых воротах табличку с номером мастерской, он почувствовал какой-то промельк на периферии зренья, а обернувшись, успел ухватить её краем глаза в просвете меж этим домом с балконом и припаркованным грузовиком. Голую или нет, он в тот момент не успел разобрать. Во всяком случае, если она и была одета, то легко, а голова непокрыта. Тогда он не придал этому никакого значенья. Мало ли кому и в каком виде приспичит выбежать на минутку - до булочной, например, и обратно. Хотя выйти голой на улицу большая смелость нужна. Кстати, вывеску - 'Булочное' (Sic!) - он позже тоже нашел.

Но теперь он забеспокоился. Не за девицу, разумеется, а за себя. С тех пор, как он бросил пить, глюков с ним не случалось. Да и в то непростое время чудились ему отнюдь не образы прекрасных обнаженных девиц, а, как правило, желторожие селениты. И как отнестись к этим виденьям теперь? Что означают они? Предваряют возвращение к прошлому?

Может, просто показалось, успокаивал себя Павел. Растрепало какой-то нерв. Он перемигнул, и виденье исчезло. Но это не внесло успокоенья в ум. Уж лучше смириться с сумасшедшей девицей, чем вернуться в запой.

Мастер был крепенький мужичок лет сорока пяти. В коротком полушубке он и сам выглядел немного короче, чем, наверное, на самом деле был. Как его звали, Павел тут же забыл, но фамилию запомнил легко: Ятин. Руки его были густо исколоты. Пальцы - цифрами и перстнями. Кисти - компасом или розой ветров, восходящим над севером солнцем и чем-то еще. Сидел? Более чем вероятно. Интересно, за что?

– Ты мне, Борисов, систему не разморозь, - сказал Ятин.
– Иначе знаешь, чем отличается твое будущее от моего прошлого?