Котенок. Книга 2
Шрифт:
Память подсказала, что завтра наступит тот самый день, когда мы с мамой в прошлой жизни уехали из Рудогорска навсегда. Мне он и тогда запомнился хорошо. А теперь я мог бы воскресить его в воображении в точности. Однако отбросил те воспоминания за ненужностью. Потому что на этот раз завтрашние события будут иными: я снова уезжал, но не на столь же долгий срок — уже в понедельник девятого ноября мы вернёмся в Рудогорск. Каникулы у школьников начинались только с завтрашнего дня. Но Снежка выпросила у директора школы для нас лишний выходной. Она сказала, что уроки за сегодняшний день разбросают по предновогоднему расписанию. Пояснила, что этот манёвр прибавит нашему десятому «А» классу целый день на прогулки
Алина не заставила себя долго ждать. Она появилась из подъезда точно в оговоренное время: минута в минуту. Я взглянул на её лицо и тут же улыбнулся. Моя «невеста» выглядела бледной, не выспавшейся. Она походила на измученных ежедневными репетициями музыкантов из ВИА Рокотова. Вот только в её водянисто-голубых глазах я не заметил решительного блеска. Волкова сощурилась от яркого света, закусила губу. Порыв ветра стряхнул снег с козырька над подъездом, посыпал снежинками Алинин воротник и шапку — те засверкали, будто украшенные блёстками. «Аве, Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя», — промелькнул в голове лозунг гладиаторов Древнего Рима. Я тут же мысленно повторил его на латыни. Подошёл к Алине, забрал у неё сумку (на удивление небольшую и нетяжёлую). Отметил, что на гладиатора Алина сейчас не походила — она скорее выглядела несчастной Золушкой.
— Расслабься, Волкова, — сказал я. — Мы не в космос летим, а едем в увеселительное путешествие. Никто тебя в этой Москве не съест. Или ты переживаешь, что не посетишь Мавзолей? Ну, ладно. Мы можем обстряпать наше дельце и в другой день.
Алина лишь вздохнула в ответ.
— Скоро сядем в поезд, — сказал я. — Развернём свёртки с курицей, почистим варёные яйца. Купим чай в гранёных стаканах. Лёня Свечин споёт нам «За туманом». И настроение сразу же улучшится. Вот увидишь!
Глава 17
В поезде я в очередной раз уверился в том, что очутился в прошлом. И вспомнил подзабытое выражение «провонялся поездом»: в вагоне вдохнул памятные с детства ароматы, от которых веяло каникулами и приключениями. Ещё на вокзале я насчитал в нашем туристическом отряде восемнадцать человек — это вместе со Снежкой и двумя сопровождавшими нас родительницами. Прошёл в предпоследнее купе, бросил под полку свою и Алинину сумки. Прикинул: наш класс занял ровно треть вагона. Парни устроили перекличку, девчонки то и дело громко смеялись. Снежка вместе с родительницами заняли места между нашим классом и остальными пассажирами. Я пропустил Алину к окну. Снял шапку, расстегнул куртку. Но на этом процесс раздевания завершил. Потому что в вагоне сейчас было не намного теплее, чем на улице. Проводница пообещала «подбросить уголька» и «затопить печь», когда «тронемся».
Усевшиеся напротив нас Лидочка Сергеева и её подружка заявили, что «чур» они лягут на нижних полках. Мы с Волковой лишь пожали плечами в ответ. Мимо нас прошла Снежка — указала на наши лица пальцем: пересчитала. Я пробежался взглядом по надписям на столешнице, оставленным ехавшими здесь до нас пассажирами. Отметил, что все они относительно «свежие». Да и сам вагон не выглядел старым: советские граждане в нашем купе ещё ничего не сломали и не отодрали от стен на память. Я раздвинул на окне относительно чистые шторы, посмотрел на заснеженные деревья. Повернул голову — взглянул на Васю Громова, который вместе с приятелем застолбил боковые места. Громов ещё на вокзале объявил: ляжет на «боковушке», чтобы его «не били» ночью по ногам. Я пока с трудом представлял, как почти двухметровый парень поместится в боковой нише. Решил: скоро это увижу.
В соседнем купе ожила гитара. Голос Лёни Свечина пропел: «Понимаешь, это странно, очень странно…» Сидевшие напротив меня девчонки издали тихое «ооо», закатили глаза. Я заметил улыбку на лице Волковой. Услышал, как Громов и его сосед отпустили в адрес Свечина колкие фразы. «…Люди едут за деньгами…» — пел Лёня. Я подумал: «Кто-то за деньгами, а кто-то в Мавзолей». Сергеева смотрела на меня в упор, улыбалась. Будто ожидала, когда я начну разговор. Я рассматривал её лицо, шею. Ещё в автобусе, по пути на вокзал я вспомнил вопрос Волковой о том, поженятся ли главные герои моей книги. И вдруг задумался: оставлю в романе изначально задуманный и привычный по моим прошлым работам «хэппи-энд» или погонюсь за «серьёзностью» произведения, добавлю в сюжет, в отношения персонажей и в финал дополнительную трагедию. Лидочка усмехнулась.
— Скажи уже что-нибудь, Котёнок, не молчи, — произнесла она.
Толкнула локтем хихикнувшую подружку.
— Слава КПСС! — заявил я.
— Что? — переспросила Лидочка.
Она изогнула брови домиком.
Вагон вздрогнул — деревья за окном будто поплыли по течению.
— Поехали, — сказал я. — Скоро будем в Мавзолее.
Куртку я снял примерно через полчаса с начала поездки, когда вагон уже пропитался запашком гари. Жарко не стало, но уши и нос согрелись. Наблюдал за тем, как девчонки разворачивали на столе газетные свёртки с продуктами. Шуршание газет на время влилось в какофонию звуков, состоявшую из человеческих голосов, дребезжания и скрипа деталей вагона, перестука колёс. К аромату гари добавились благоухания жареной курицы, варёных яиц, чеснока и грязных носков. А со стороны тамбура повеяло пока ещё едва уловимым запахом табачного дыма. Я наблюдал, как мои одноклассники задорно и с аппетитом набросились на еду, словно меньше чем за час поездки проголодались. Услышал, как проводница громогласно объявила, что «открыла туалет».
— Котёнок, а ты почему не ешь? — спросила Лидочка.
— До первой звезды нельзя, — ответил я цитатой из телевизионной рекламы, пока ещё никому не известной.
— Почему это? — удивилась Сергеева.
— Потому что не проголодался пока.
Лидочка завершила очистку куриного яйца от скорлупы, отломила кусок хлеба.
— Может ты не взял с собой ничего? — спросила она.
— Я два часа назад дома позавтракал. Много не ем: слежу за фигурой.
— Так может… споёшь нам что-нибудь? — сказала Лидочка.
Её подруга перестала жевать, замерла. Повернули лица в мою сторону Вася Громов с приятелем. Посмотрела на меня Волкова — я заглянул в её бирюзовые глаза, вздохнул. Пожал плечами. Заявил, что без аккомпанемента не пою. Вагон подпрыгнул — мои соседи по купе синхронно кивнули. Алина опёрлась о моё плечо. Сергеева удержала равновесие, взглянула на продукты в своих руках — словно прикидывала: положит их на газету или затолкает в рот. Громов вытер о газету пальцы, сорвался с места. За стенкой у меня за спиной тоскливо взвыли струны. Я услышал, как Вася и Свечин на повышенных тонах обменялись фразами. Хор женских голосов поддержал Громова — Лёня обиженно произнёс: «Ну и забирай!» Василий вернулся в наше купе, протянул мне гитару с картинкой олимпийского мишки: старую знакомую.
— Играй, — обронил он.
Вернулся к столу, где лежала недоеденная котлета.
Я погладил струны, сыграл короткое вступление.
— Понимаешь, это странно, очень странно… — пропел я.
Воздух в вагоне наполнился гулом возмущённых голосов.
Сергеева замахнулась на меня куриной голенью.
— С ума сошёл?! — сказала она.
Я улыбнулся, прикрыл ладонью струны. Взглянул на раскрасневшиеся щёки Лидочки, на улыбку Волковой. Слушал, как кашлял подавившийся котлетой Громов.