Котенок. Книга 3
Шрифт:
Слуцкий освободил меня от обязанностей бармена: сам наполнил рюмку, пока я заваривал чай. После третьего «полтинничка» взгляд фотографа подобрел. Москвич опёрся плечом о стену, задумчиво улыбнулся.
— Олег, — сказал я, — а когда напечатают вашу статью об Алине? Через месяц? Через два?
Плеснул фотографу четвёртую «дозу» водки. Слуцкий поспешно выпил её, пригладил усы и воровато оглянулся — в гостиной монотонно бубнили Григалава и Алина. Олег перевёл на меня чуть помутившийся взгляд, пожал плечами.
— Да кто его знает… — ответил он. — Хотя…
Москвич стряхнул на крышку от банки сигаретный пепел. Я вылил в рюмку остатки «Пшеничной», поставил пустую бутылку около мусорного ведра. Когда повернул лицо к столу, рюмка уже опустела.
— Да ты не парься, пацан, — произнёс фотограф. — Что бы там твоя поэтесса сейчас ни наговорила, большого значения это не имеет. Дашка уже собрала материал: сама мне вчера сказала. Напишет всё так, как ей велели.
— А как ей велели написать? — поинтересовался я.
Слуцкий дёрнул плечами, скривил бледные губы. В металлических деталях висевшего у него на шее фотоаппарата отразился свет электрической лампочки (за окном ещё не рассвело). Олег вздохнул — с тоской посмотрел на пустую рюмку.
— А вот этого я не знаю, — ответил он. — Честное слово. Дашка мне об этом ничего не говорила. Да и кто ж мне такое скажет? Моё дело — фотографировать. Вот и всё. А снимки я сделаю качественные: в этом, пацан, даже не сомневайся.
Я вернулся в гостиную, положил на журнальный столик деревянную разделочную доску, установил на неё горячий чайник. Увидел, что Алина уже раздвинула шторы — в окнах соседней пятиэтажки отражалось зарево рассвета. Волкова прервала свой монолог, подняла на меня глаза. Я улыбнулся. Отметил, что Алина нервничала: она пальцем подкручивала на виске локон волос, хмурила брови (и явно принюхивалась к свежему запаху табачного дыма). Барсик прошмыгнул мимо моих ног и запрыгнул на кресло. Кот махнул хвостом — порадовался, что занял моё любимое место. Григалава прервала запись, оторвала взгляд от блокнота — встретила меня дежурной улыбкой. Позади меня смущённо кашлянул фотограф.
Я отчитался перед Алиной, что заварил чай («с чашелистиками морошки»). Волкова кивнула. Сверкнула коленками, одёрнула полы нового халата и поспешила на кухню за чашками.
Журналистка положила на страницу блокнота ручку. Размяла пальцы — продемонстрировала мне свои аккуратные накрашенные белым лаком ногти. Григалава запрокинула голову, хитро сощурила глаза и посмотрела на линзы моих очков.
— Юноша, — сказала она, — Алина упомянула, что вы пишете роман. Она очень высокого мнения о качестве вашей работы. Считает, что в вашем лице мы получим второго Шолохова. Это очень любопытно. Расскажите: о чём будет ваша книга?
Глава 18
Я стоял в центре гостиной, рассматривал сидевшую на Алинином диване журналистку. Григалава запрокинула голову, не сводила с меня глаз. Улыбалась. Я почувствовал в её взгляде иронию
Григалава выжидающе молчала. Она накрыла ладонями блокнот с записями Алининых рассказов. Я вспомнил о фотографиях, которые мы с Волковой вчера разглядывали. На многих из них видел Дарью Матвеевну. Она там вот так же восседала на диване и улыбалась. Отметил, что Григалава не сильно изменилась с тех времён, когда она брала у Алины интервью в прошлый раз. Разве что появились неглубокие морщинки около глаз; да ещё у московской журналистки с тех пор изменилась причёска.
— О чём моя книга? — повторил я слова московской гостьи. — Вы удивитесь, Дарья Матвеевна, но тему для романа я придумал во время нашей с вами первой встречи. Помните, как мы с вами познакомились? В Москве, в гостинице «Космос». Вот только идею для книги мне подсказали не вы, а ваши спутники: товарищи из Кубы.
— Неужели? — сказала Григалава.
Она забросила ногу на ногу.
— Представьте себе, Дарья Матвеевна. Я посмотрел на наших кубинских гостей и вспомнил слова чилийского поэта Пабло Неруда о том, что языком Кубы является истина. Ещё поэт сказал, что если огонь кубинской революции будет потушен — это станет позором для человечества. В глазах кубинцев я рассмотрел тот самый огонь.
В гостиную вернулась Алина — расставила на столе чашки.
— Вот этот огонь во взглядах наших друзей с Острова Свободы и вдохновил меня на работу, — сообщил я. — В тот же вечер мне пришла в голову идея романа. Как сказал Неруда, Куба является надеждой всего столетия ложной свободы американского континента. Вот это я и докажу советским читателям в своей книге: наглядно, на примере моих героев.
— Интересно, — сказала журналистка. — И кто же ваши герои?
Волкова улыбнулась и снова ушла на кухню — Барсик ринулся следом за ней.
Я посмотрел вслед белому коту и ответил:
— Главный герой моей книги простой строитель по имени Диего Мартинес. Он обычный кубинец: с огнём в глазах и пламенем революции в сердце. В своём романе я расскажу о небольшом отрезке его жизни, в котором нашлось место и для любви, и для подвига. Уверен, что читатели оценят мою задумку. И проникнутся симпатией к моему герою.
Григалава взяла ручку, торопливо чиркнула в блокноте несколько фраз.
Снова взглянула на меня и спросила:
— Иван, так значит: ваша книга будет о Кубе?
Я покачал головой.
— Нет. Об Острове Свободы я упомяну лишь вскользь. Скажу о нём в воспоминаниях моего героя, который любит свою страну, гордится ею и считает её лучшим местом на Земле. В моей книге он хранит верность долгу, Революции и своей стране. А ещё он скучает по дому, мечтает о том, как однажды туда вернётся и обнимет родителей и младших братьев.