Котовский

Соколов Борис Вадимович

Это свидетельство укладывается в официальную версию о том, что Зайдер убил Котовского из-за того, что тот не повысил его в должности. Однако оно не снимает ранее возникших и новых вопросов. Почему Котовский должен был сделать Зайдера директором сахарозавода? Почему и чем угрожал Зайдер Котовскому? И почему отказ Котовского сделать его администратором завода спровоцировал Зайдера на убийство? Неужели он надеялся после убийства избежать тюрьмы? Не исключено, что свое свидетельство Евгений Сергеевич выдумал, чтобы подкрепить официальную версию. Бывший офицер царской кавалерии и сын известного генерала С. М. Шейдемана хотя и дослужился в Красной армии до комбрига, но в 1938 году был расстрелян.

Убийца Котовского не был ни его адъютантом, ни курьером штаба, как называли его в некоторых публикациях. Можно вполне поверить Ольге Петровне, что Мейер

Зайдер был начальником охраны Перегоновского сахарного завода. Часто его называют адъютантом Мишки Япончика. Но достоверных подтверждений этому нет. Как мы помним, Утесов упоминал адъютанта Япончика, но называл его Мейер Герш-Гундосый. Кроме того, он утверждал, что адъютант «короля» криминальной Одессы был одноглазым. Ни водном источнике не говорится, что убийца Котовского был одноглазым. Поэтому кажется несостоятельной версия, будто Мейер Зайдер мстил Котовскому за гибель Япончика. Во-первых, Котовский не был непосредственным виновником его убийства. Во-вторых, начальник охраны Перегоновского сахарного завода вряд ли был так уж близок к Япончику. Об убийце Котовского достоверно известно только то, что в 1917–1920 годах он был владельцем большого публичного дома в Одессе. Такая должность скорее подходит не гангстеру-налетчику, а пособнику-барыге. В 1918 году Зайдер спрятал Котовского в своем заведении после налета на контрразведку, когда его преследовали солдаты и полицейские, и дал Григорию Ивановичу гражданское платье, на которое тот сменил надетый для маскировки офицерский мундир. Котовский не забыл этой услуги, спасшей ему жизнь, и обещал отблагодарить. После того как в Одессе установилась советская власть, публичный дом был закрыт и Зайдер оказался безработным. Помыкавшись несколько лет случайными заработками, он в 1922 году явился к Котовскому в Умань. И тот выполнил обещание, устроил его начальником охраны сахарного завода. Зайдер же подсказал Котовскому одну здравую экономическую идею. Заготовляемые в ВПО корпуса кожи котовцы стали возить в Иваново, где обменивали на ткани, из которых, в свою очередь, в мастерских корпуса шили обмундирование. Если бы речь шла о мести за Япончика или за что-то (кого-то) еще, Зайдер имел сколько угодно времени для ее осуществления таким образом, чтобы беспрепятственно скрыться с места преступления. Поэтому о заранее подготовленном убийстве и речи не может быть. Ведь убийца без сопротивления сдался в руки котовцев.

Для того чтобы понять, почему Зайдер стрелял в Котовского, проследим его дальнейшую судьбу, а также попытаемся реконструировать судьбу одного из его убийц. Зайдера сначала пытались обвинить в том, что он убил Котовского по заданию румынской службы безопасности («сигуранцы»), но быстро поняли, что на румынского агента он не тянет. Да и поведение Майорчика было совсем не таким, каким должно быть поведение наемного убийцы. Он не попытался быстро и незаметно скрыться с места преступления, а сразу же побежал каяться перед вдовой убитого. Тогда попробовали обвинить Зайдера в убийстве из-за ревности. И он под диктовку следователей сперва показал, что Котовский ухаживал за его женой и он его за это застрелил. Однако вскоре следователи сообразили, что такой мотив убийства сильно компрометирует не только вдову Котовского, но и самого Григория Ивановича, который постепенно превращался в культового героя. Поэтому на суде, который состоялся год спустя, в августе 1926-го, Зайдер озвучил совсем другую версию: он убил комкора потому, что тот отказался повысить его по службе. Суд приговорил его к десяти годам тюрьмы, из которых Майорчик, с учетом предварительного заключения, отсидел только три. Он вышел на свободу за хорошее поведение уже в 1928 году и устроился работать в Харькове сцепщиком вагонов. Создается впечатление, что самой сложной задачей следователей было придумать сколько-нибудь убедительный мотив, толкнувший Зайдера на убийство. А мягкий приговор суда для убийцы легендарного Котовского — всего-то десять лет заключения — объясняется просто. И судья, и следователи не сомневались, что на свободе Зайдер долго не проживет. Но убийца Котовского прожил целых два года.

Украинский журналист Эдуард Зуб писал в газете «Вечерний Харьков» 18 августа 2005 года: «Напоследок судьба жестоко посмеялась над Зайдером, едва не сделав из него побратима Анны Карениной. В октябре 1930 года боевые товарищи аккуратно уложили задушенного Майорчика на рельсы неподалеку от Южного вокзала. Но изобразить несчастный случай котовцам не удалось: поезд опоздал. И что любопытно: „народные мстители“ Стригунов и Вальдман никакого наказания не понесли».

Что же случилось потом с Григорием Абрамовичем Вальдманом? Вальдман как раз в 1925 году был награжден вторым орденом Красного Знамени. В прошлом был одесским медвежатником, а в дальнейшем получил то ли два, то ли три ордена Красного Знамени. Впрочем, в списках награжденных котовцев и первых кавалеров ордена Боевого Красного Знамени за Вальдманом числится лишь два ордена. Может быть, третье награждение было орденом Трудового Красного Знамени или почетным революционным оружием? По утверждению сына Котовского, Вальдман был расстрелян в 1939 году. Однако никаких доказательств расстрела Вальдмана мне пока обнаружить не удалось.

Тринадцатого ноября 1937 года политбюро санкционировало расстрел по первой категории некоего Федора Григорьевича Вальдмана, проживавшего в Харьковской области. Однако нашего Вальдмана, как мы помним, звали Григорий Абрамович. Маловероятно, что Федор Григорьевич был сыном Григория Абрамовича. Ведь тогда он должен был быть совсем молодым человеком, и у него было мало шансов попасть в сталинские расстрельные списки, где преобладали высокопоставленные номенклатурные деятели. Среди расстрелянных в 1937–1938 годах было немало латышей и немцев с фамилией Вальдман, репрессированных в ходе операции НКВД по национальным контингентам. Но Григорий Абрамович был не латышом, а евреем, и в существующей на сегодня базе данных репрессированных по политическим мотивам его имени нет.

Если обратиться к одному мемуарному источнику, то можно предположить, что Г. А. Вальдман не был расстрелян, а угодил в ГУЛАГ, причем, судя по всему, благополучно вышел из него.

Кинодраматург Валерий Фрид вспоминал: «От Каплера (кинодраматурга Алексея Яковлевича Каплера, попавшего в ГУЛАГ за любовь к дочери Сталина Светлане. — Б. С.)мы с Юлием Дунским услышали историю „червонного казака“ Гришки Вальдмана. (Юлик, правда, запомнил другое имя и фамилию: Ленька Шмидт.) (Среди награжденных орденом Красного Знамени в 1921 году был Леонид Аркадьевич Шмидт, командир роты 409-го стрелкового полка. Однако Котовский никогда не командовал 409-м полком. Этот полк входил в 45-ю стрелковую дивизию, но не во 2-ю бригаду, которой командовал Котовский, а в 1-ю. — Б. С.)

Этот героический еврей-котовец после Гражданской войны оказался не у дел: к мирной жизни он был мало приспособлен. За старые боевые заслуги его поставили директором какого-то завода, а в начале тридцатых даже послали в Америку — набираться опыта. Оттуда он привез холодильник (их тогда в Москве было мало, а те, что были, называли почтительно рефрижераторами) и дюжину разноцветных пижам. Пижамы ему очень нравились, он даже гостей принимал в пижаме. А посреди вечера убегал в спальню и через минуту появлялся в пижаме другого цвета. В общем, это был бестолковый добродушный еврей-выпивоха.

В 37 году начались аресты. Окружение Гришки-Леньки сильно поредело, и он, при всем своем легкомыслии, забеспокоился. Понял, что заграничная командировка может выйти ему боком. Пошел к старому приятелю и спросил совета, как вести себя, если за ним придут.

Приятель (это был Андрей Януарьевич Вышинский) поджал губы:

— Зря у нас никого не сажают. Но могу сказать тебе одно. Придут — попроси показать ордер на арест: есть ли там подписи кого-нибудь из секретарей ЦК и генерального прокурора или его заместителя. Ты номенклатурный работник, без этих подписей ордер недействителен.

Гришка поблагодарил, пошел домой. В ту же ночь за ним пришли.

Позвонили в дверь, на вопрос „Кто?“ ответили: „Телеграмма“.

— Подсуньте под дверь, — распорядился Вальдман. Тогда они перестали валять дурака:

— Открывайте! НКВД.

Гришка велел домработнице открыть дверь. Вошли трое и замерли у порога: хозяин, в пижаме с тремя орденами Красного Знамени на груди, стоял облокотившись на рефрижератор. В руке он держал маузер; длинный ствол был направлен на вошедших.

— Покажите ордер! — потребовал Вальдман. Старшой с готовностью рванулся вперед.

— Не подходить! Клава, дай швабру. — И взяв у домработницы щетку на длинной ручке, протянул ее чекисту. — Ложи сюда.

Подтянув к себе ордер, Гришка долго вертел его в руках, по-прежнему держа энкавэдэшников под прицелом. В грамоте он был не очень силен, но всё что нужно, углядел.

— Где подпись секретаря?

— А что, нету? Так это мы сейчас. Поедемте, там подпишем.