Коварные алмазы Екатерины Великой
Шрифт:
Разумная женщина, конечно, пожала бы плечами и снова уткнулась в налоговую декларацию, которую никак не могла заполнить. Однако Фанни этого не сделала. Она выбралась из-за своего столика, приблизилась к парню и встала сзади, то косясь на его худые пальцы, тискавшие рычаги Lucky Jack’а, то глядя на эти темные пряди, разметавшиеся по воротнику куртки.
Вождь Орлиное Перо с годами не утратил верткости, даром что краска на нем облупилась, а Счастливчик Джек так и не научился стрелять из своего дурацкого кольта. Обычно его тупость охлаждала самых азартных игроков. Но на сей раз в учителя Джеку достался человек упорный. Можно подумать, парень решил отомстить Орлиному Перу за все индейское коварство, с которым сталкивались белые поселенцы. Он ничего не видел вокруг себя, где уж ему было увидеть Фанни, которая затаилась за его спиной. Монетки в десять, двадцать и пятьдесят евросантимов сыпались в суму ненасытного вождя, выстрелы грохотали, пули свистели, Джек промахивался снова и снова, индеец победительно мотал орлиным пером, мальчишка выгребал из карманов новые пригоршни монет… Да, из тех самых карманов, которые несколько дней назад были набиты камнями, заботливо припасенными несостоявшимся утопленником. Вот уж воистину все проходит: спасительная банальность, которую Фанни подбрасывала ему там, на мосту, в очередной раз подтверди- лась.
Она не выдержала и рассмеялась.
Мальчишка глянул через плечо, буркнул «бонжур» и послал в голову Орлиного Пера еще одну пулю. Но через минуту резко обернулся и уставился на Фанни:
– Это вы? Что вы здесь делаете?
Наглец!
– А ты? – Фанни нарочно обращалась к нему на «ты». – Ты что здесь делаешь?
Сегодня щеки его были выбриты, волосы старательно зачесаны назад и смазаны гелем.
«Раздумал топиться?» – хотела спросить она, но благоразумно прикусила язычок, тем более что вид у парня был по-прежнему не ахти: чернота под глазами никуда не ушла, а щеки запали еще сильнее. Если он и раздумал топиться, то, пожалуй, ненадолго. Надо быть осторожней, не напоминать ему, а то еще ринется опять к Сене, а вдруг там не окажется никого, кто схватит его за…
Пардон.
– Что я здесь делаю? Играю, как видите. Вот, я разбогател, – он выгреб из кармана новую пригоршню, – правда, вроде того солдата из «Огнива», которому встретилась собака, охранявшая сундук с медными деньгами. Но потом ему повезло и с серебром, и с золотом, может, повезет и мне.
Фанни не поняла, о чем он говорит. «Огниво» – какая-то анимашка диснеевская, что ли?
– Работу нашел? Или милостыню просишь?
Парень глянул косо и отпустил рычаги автомата.
«Сейчас обидится и уйдет!» – подумала Фанни и с трудом подавила мгновенное желание схватить его за руку и удержать. И разозлилась на себя. Дьяболо, да ей-то что? Пусть уходит, откуда пришел.
Однако он смотрел без обиды и даже улыбнулся.
– Не просил, но это и правда милостыня. В тот день, когда мы с вами встретились, ну, вы помните, в каком я был состоянии…
«Ничего я не помню!» – хотела отрезать Фанни, но промолчала, потому что не любила врать.
– Так вот, – продолжал мальчишка, – я бродил по улицам, по мостам, потом пришел к какому-то собору, знаете, такому большому, серому, с двумя башнями и колокольней, там еще на крыше собачьи морды торчат во все стороны, и сел под стеночкой – устал до смерти.
Фанни уставилась на него во все глаза. Судя по всему, собор, где он сел под стеночкой, звался всего-навсего Нотр-Дам, и до сего дня Фанни не могла себе представить человека, который не знает о его существовании. Оказывается, такой человек существует и даже стоит перед Фанни.
Жан-простак! А интересно, как его зовут на самом деле? И зачем он побрился?
Н-да, ну и вопрос. Все мужчины бреются, даже бездельник Арман, неряшливей которого Фанни в жизни не видела. Но этот мальчишка побрился все же зря.
– Сел и заснул, – продолжал он доверчиво. – Ночь я не спал и до этого тоже, поэтому уснул, а когда проснулся – кругом народу тьма, все с фотоаппаратами. Галдят, входят в этот собор, выходят, и все мимо меня, и буквально каждый, если не каждый, то через одного, бросают около меня монетки. Я когда глаза открыл, подумал, что все еще сплю, столько вокруг меня медяшек валялось. Может, они подумали, что я какая-то местная достопримечательность? Новый Квазимодо?
Вот тебе и Жан-простак! Да, но зачем он так зализал волосы? Растрепанные пряди шли ему гораздо больше.
Фанни представила, как он сидит под стеночкой Нотр-Дам: волосы падают на лоб, щеки небриты, под глазами чернота, запекшиеся губы приоткрыты во сне… Жаль, что эти глазищи были закрыты, не то наверняка нашлись бы дамы, которые бросали бы ему не монеты, а купюры, и даже не самые мелкие!
– Я сначала их сосчитать хотел, эти денежки, а потом со счета сбился, – болтал между тем мальчишка. – Думал пойти в какой-нибудь маркет, чтобы кассирша на бумажки обменяла, здесь небось евро десять или даже двадцать наберется. А потом вспомнил, что я один раз видел такое в России: пришел в магазин какой-то бомж замусоленный, сдал кучу мелочи, которую ему добрые люди подавали, потом пошел и чебурек себе купил на улице, я видел. Что же я, как этот бомж, пойду и куплю чебурек? И не стал сдавать.
Видел такое в России, он сказал? Он что, из России? Этого только не хватало!
– Ты русский? – спросила Фанни хрипло.
– Да, а что? – Он независимо вскинул голову, и стало ясно, что не так уж сильно зализаны у него волосы: несколько прядей упали-таки на лоб, и он их смахнул. – Вы имеете что-то против русских?
Год назад она к ним вообще никак не относилась, однако с тех самых пор при слове «русский» ее словно колют иголками в нервные сплетения, причем во все сразу! Потому что Лоран был русским.
Еще один русский на голову Фанни!
А собственно, почему на голову? Какое ей до него дело? Вообще не слишком ли долго она с ним болтает в разгар рабочего дня? Там, на столике ее ждет целая пачка бумаг. А Фанни, между прочим, сегодня закрывать бистро, а потом еще ехать в пятый аррондисман [1] на рю де Валанс – взять у тетушки Изабо рецепт, чтобы завтра привезти лекарства от ее неумолимого артроза. Надо сказать этому мальчишке «чао» и пойти заняться своими делами. Нет, вообще ничего не нужно говорить, много чести.
1
Arrondissement (фр.) – округ, район.
– Тебя как зовут? – спросила Фанни.
– Роман. Роман Константинов.
Хорошее имя. Его легко произносить. Она думала, что у всех русских имена и фамилии такие, что язык сломаешь. Например, Ил-ла-ри… нет, не выговорить. Лоран, Лоран.
– Роман, – повторила она. – Роман, Роман…
И, пробормотав почему-то bonne journ'ee («удачного дня») вместо более естественного сейчас bonne soir'ee («удачного вечера»), Фанни поспешно отошла к своему столику и принялась нажимать на кнопки старенького, еще Полю-Валери принадлежавшего калькулятора с незнакомым себе и этой заслуженной машинке ожесточением. Калькулятор тихонечко поскрипывал, мучился, но терпел. А что ему еще оставалось делать? Если бы он позволил себе проявить характер и допустил оплошность, его просто-напросто выкинули бы в пубэль, в мусорку, как повыкидывали уже многих его собратьев 1980 года выпуска и даже более молодых. Ему еще повезло, что его хозяйка – сентиментальная дурочка, которая живет воспоминаниями больше, чем реальностью (да, Поль-Валери когда-то так называл Фанни, а калькулятор слышал и все мотал на свой электронный ус).